Четырехугольник
Шрифт:
Перевезти Юлю в Москву? Но куда? Поселиться с Ольгой Николаевной? Но Юля никогда не согласится. А про Ольгу Николаевну не стоило и мечтать. Делить квартиру? Но это на годы, быстрее и легче умереть. Это в советское время главному редактору дали бы квартиру: номенклатура. Правда, без скандала бы не обошлось, выговор по партийной линии был обеспечен. Ну да бог с ним, с выговором, все равно разводились и женились на молодых, на секретаршах. Но то – в советское время, а сейчас он никому не нужен.
Новиков не знал, что делать, но все равно он хотел ее увидеть!
Да, старость – несчастливая
Но он хотел видеть Юлю. Что толкало его? Любовь? Одиночество? Новиков не знал что…
Он придумал поездку в Самару. Там Юрий Матвеевич должен был выступить на конференции. А уж из Самары рукой подать…
В Сызрань Новиков приехал поздно вечером. Остановился в гостинице. «Еще не поздно», – подумал он. Еще можно было бежать. В самом деле, чего он ждет, чего хочет? Разве не знает, что это невозможно? Что – авантюра. Так с ним случалось иногда. Как-то в молодости он собирался прыгнуть с парашютом, но в последний момент силы оставили его… И с Лилей тоже. Не устоял перед этими…
Новикову не спалось. Завтра… Нет, уже сегодня… Задремал он только перед рассветом. Проснулся поздно, усталый от сновидений, разбитый, с трудом пришел в себя, долго не мог решиться, но наконец, сделав над собой усилие, позвонил. И тотчас почувствовал глухие, неровные удары сердца, оно чуть не выскакивало из груди, голос предательски дрожал. Но Юля будто ждала его. Она сразу засуетилась, всплеснула руками – Новиков очень явственно это представил.
– Ты? Здесь? Я будто чувствовала. Не могла спать. Я вообще сплю очень мало. Но я не могу пригласить домой. У меня не убрано. И я не в порядке. И – Дима, он не привык к чужим, – голос у нее был растерянный, прерывистый, она будто задыхалась. Совсем не тот голос, что в Ютубе.
– Нет, нет, не надо к тебе, – испугался Новиков. – Давай лучше посидим в кафе.
– Только мне нужно привести в порядок мужа, – сказала она. – И себя тоже. Я ужасно выгляжу сегодня. Почему ты… – она, наверное, хотела сказать «не предупредил», но передумала. – Зачем ты? Где ты остановился?
– В гостинице.
– Ах да, ты, кажется, говорил. Я никак не смогу раньше двух. Я должна вызвать Димину сестру.
– Я подожду. – Новиков почувствовал облегчение, но тотчас вслед за этим что-то больно кольнуло его. Что дальше, если она на несколько часов не может оставить мужа? Совершеннейшая авантюра. А чего он, собственно, ожидал? Да, чего? – Я подожду, – повторил Новиков.
В два часа, как и договорились, они встретились у дома купца Стерлядкина, одной из главных достопримечательностей города. Юля по-прежнему была красива, совсем как на фотографиях. Милые, мягкие, интеллигентные черты. Морщинки, но что такое морщинки? Прическа, маникюр – Новиков догадался, что ради него Юля только что сходила в парикмахерскую. Одета, правда, скромно. Платье то самое, в котором снялась на концерте много лет назад. Но, значит, с тех пор не поправилась.
– Давай прогуляемся по городу, – предложил Новиков. – А потом зайдем в ресторан, пообедаем.
– Хорошо, – покорно согласилась Юля. – Я очень
Они гуляли по городу и говорили о разных мелочах, не о главном. Юля читала Новикову стихи. Свои и Есенина, Мандельштама, Цветаевой. Как ни странно, многие Новиков не знал. Когда он учился, Мандельштам оставался под запретом. И Цветаева с Пастернаком до некоторой степени. Еще не утих тогда скандал с «Доктором Живаго». А потом Новикову стало не до стихов.
Юлин голос… До чего же красивый, мелодичный был у нее голос! Необыкновенно выразительный, волнующий голос, который он столько раз слышал в Ютубе, который возбуждал его, сводил с ума, рождал желание. Он взял Юлю за руку, прижал к себе. Она не отстранялась. Они вошли в ресторан.
– Юля, – начал Новиков, когда они чокнулись, – Юлечка, ты самая близкая мне. Единственная. Данная Богом. Я смотрю на тебя и думаю, что ты – ангел. О, как я хотел бы быть с тобой. Отчего мы не встретились раньше? Разве это справедливо?
Новиков заметил, как она съежилась, словно стала меньше. Ее щеки стали пунцовыми. «Давление», – подумал он.
– Не нужно, – простонала она. – Не нужно говорить об этом. Я тоже… люблю тебя… как друга, – поспешно добавила она. – Хотела бы любить. У меня никого нет… кроме тебя и мужа, Димы. Мы с ним очень были близки, очень. – Новикову показалось, что в глазах у нее стоят слезы.
– Что же делать? – спросил он.
– Ты ведь тоже женат, – сказала она. – И жена у тебя знаменитая.
– Это странный брак. Не настоящий, – отвечал Новиков. – А настоящая – ты.
– Да, – согласилась Юля. – Но что же делать? Я другому отдана и буду век ему верна. Дима не виноват, что так случилось. Это может быть с каждым. Может быть, когда-нибудь.
«Нет, – подумал Новиков. – Я не дождусь. Мне уже семьдесят. Слишком поздно».
– Мы не могли встретиться с тобой раньше? – спросил он.
– Шансов было очень мало, – подтвердила она.
– И теперь… Разве что на небесах, в другой жизни. Или в стихах. Но я не умею писать стихи, – вздохнул он.
Юрий Матвеевич взял Юлю за руки. Руки у нее оказались очень нежные, несмотря на нелегкую домашнюю работу. Он наклонился к ней и поцеловал – нежным, ласковым, долгим поцелуем, в котором столько было и любви, и отчаянья.
– Да, в стихах, – прошептал Новиков. – В стихах…
Новиков почувствовал, что из глаз у него текут слезы.
Он взглянул на Юлю. Глаза у нее тоже были мокрые.
Фифочка
Заглянув после долгого перерыва в «Фейсбук», Владимир Левин обнаружил коротенькое письмецо, скорее даже записку от Леночки Фельдман. Он с волнением перечел ее несколько раз, хотя читать было практически нечего, никакой информации о Леночке записка не содержала:
«Здравствуйте, Владимир Ильич!
Случайно узнала, что вам исполнилось шестьдесят пять лет!
Поздравляю! Летом собираюсь в Москву. Очень хочу увидеться.