Четыреста лет царского дома – триста лет романо-германского ига
Шрифт:
Но сейчас я хочу обратить твоё внимание на то, что тогда, 300 и более лет назад наши земли не могли быть «Пермскими». Во-первых, они точно не были нашими. А были Строгановскими. Во-вторых, назывались они Усольскими, Добрянскими, Соликамскими и пр. Вероятно, неразбериха с названиями (устроенная специально) и есть причина того, что новый «Статир» охватывает лишь часть рукописной книги. Павел Алексеев, которому принадлежит честь возвращения «Статира» потомкам, говорит, что автором его является Потап Прокопиев, протопоп церкви Похвалы Богородицы во владениях именитых людей Строгановых. Среди прочих здесь есть проповеди о вреде пьянства, бесчеловечности богатых, прелюбодеянии. Автор говорит едва ли не о повсеместном разврате и тлении. И это «Великая Пермь»?
В самих текстах «Статира» нет ни единого упоминания о Великой Перми. С чего бы это проповедник всегда изобличает безымянных лиц без определённого места жительства? На этот текст, вероятно, могли бы претендовать и москвичи, и астраханцы. Если бы я
Я пишу всё это для тебя, чтобы ты почувствовал связь со своими предками. Они должны участвовать в твоих делах. Они к этому готовы. Хочешь ли ты?Возьми наш опыт, и ты достигнешь большего.
Для меня памятно и дорого общение с моей бабушкой Надеждой, с маминой стороны. В зрелые годы она была учителем русского языка и литературы, директором школы, имела самую высокую в СССР награду — орден Ленина. Наша семья Швецовых (мы жили в Мотовилихе) часто бывала у бабушки Нади дома, что возле МСЧ № 9, а в мои школьные годы (3–7 класс) — едва ли не каждые выходные. Мне нередко приходилось помогать ей в быту. Но если походы за молоком в отдалённый магазин, где оно не всегда и продавалось, я воспринимал почти как наказание, то разглядывание взрослых книжек в шкафах, совместное составление описей этих книг доставляло мне удовольствие. Внешний вид и название многих из них, изданных в 50-70-е годы, крепко запали мне в душу. Из бабушкиной библиотеки мне достались крохи, но зато, регулярно посещая теперь букинистический магазин, я могу купить именно то издание, которое усмотрел у бабушки тогда, но не сумел прочитать или купить ранее. Так, я приобрёл «Похождения бравого солдата Швейка» в жёлтой обложке, «Декамерона» в красной, многотомник Паустовского в светло-коричневом переплёте и пр. А вот того самого Миклухо-Маклая добыть не сумел. Говорят, большая редкость. Там же купил и книгу Долецкого, которая открыла мне глаза на то, что моему любимчику Максиму угрожают, прежде всего, не естественные болезни, а возможные травмы как следствие живого характера и нескончаемого любопытства. Теперь нам надо быть осторожней вдвойне…
В тот магазин я хожу за идеями. Так, зимой приобрёл совсем старенькую книгу Мельникова-Печерского [156*]. Есть там весьма интересное сочинение под названием «Бабушкины россказни». Читая, понимал, как рождаются такие крупные деятели. Он пишет, что его прапрабабушка в возрасте более ста лет, будучи знатной особой в молодости и в хорошей памяти в старости поведала ему много историй о прошлом России, участницей которых сама и была. Был там и рассказ о временах «пугачёвского бунта». Не эти ли уникальные сведения стали причиной того, что, работая над очерком о княжне Таракановой в ранге известного писателя, Мельников-Печерский захотелвключить туда такие сведения о «крестьянском восстании», которых не прочтёшь в других книгах на эту тему. Не эти ли «россказни» послужили исходным материалом для книги ФН [65*]? Живая связь поколений служит пестованию новых (то есть забытых старых) идей. Великий русский хирург с мировой прижизненной славой Н.И. Пирогов писал [153]: «Надо помнить, что излюбленное передовыми умами, а за ним и целым обществом, направление истины всегда временно и, отжив свой срок, уступает место другому, нередко совершенно противоположному».
Этим летом впервые в жизни я читал произведения славянофила С.Т. Аксакова «Детские годы Багрова-внука». Это — как про тебя, чувствительного, нежного, доброго. После этой книги я и захотел учить тебя рыбачить, но пока придётся отложить. У писателя было 6 сыновей и 8 дочерей. Двое стали литературными критиками [157*]. Было, было чему поучиться у их отца! И как следствие верного воспитания в родовой русской семье появилась «Записка», переданная в 1855 году императору Александру II и подписанная Константином Сергеевичем Аксаковым. Там, в частности говорилось: «Не подлежит спору, что правительство существует для народа, а не народ для правительства. Поняв это добросовестно, правительство никогда не посягнёт на самостоятельность народной жизни и народного духа…Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый бессовестною ложью. Правительство, а с ним и верхние классы, отдалилось от народа и стало ему чужим. И народ, и правительство стоят теперь на разных путях, на разных началах…Народ не имеет доверенности к правительству; правительство не имеет доверенности к народу….При потере взаимной искренности и доверенности всё обняла ложь, везде обман…Все лгут друг другу, видят это, продолжают лгать, и неизвестно, до чего дойдут…Всё зло происходит главнейшим образом от угнетательной системы нашего правительства…Та же угнетательная правительственная система из государя делает идола, которому приносятся в жертву все нравственные убеждения и силы…Лишённый нравственных сил, человек становится бездушен и, с инстинктивной хитростью, где может, грабит, ворует, плутует…Нужно, чтоб правительство поняло вновь свои коренные отношения к народу, древние отношения государства и земли, и восстановило их…»
Автор предисловия к книге пишет: «Надо было обладать незаурядным мужеством, чтобы обратиться к российскому самодержцу с подобным разоблачением самодержавно-крепостнической действительности, всей угнетательной системы царизма, да ещё в момент, когда так свежа была память о «мрачном семилетии» — полосе реакции, последовавшей в стране после поражения европейских революций 1848–1849 гг. и продолжавшейся вплоть до смерти Николая I в феврале 1855 года, семилетии, которым этот коронованный деспот бесславно завершил своё царствование. Тогда преследовалось любое слово, любое действие, если их можно было истолковать как косвенное (не говоря уже прямое) выражение недовольства существующими порядками, и тем более, как намёк на желательность или необходимость изменения этих порядков».
К.С. и И.С. Аксаковы и близкие к ним славянофильские круги считали, что настоящее России ужасно, и у неё нет никакого будущего, если идти путём дальнейшей европеизации всей жизни страны, начало которой было положено реформами Петра I. В конце этого пути её ждут мещанская бездуховность, состояние «полускотского равнодушия ко всему, что выше чувственных интересов и торговых расчётов» (Киреевский И.В.).
Иван Аксаков называет Николая I «просто душегубцем: никто не сделал России такого зла, как он».
Венцом публицистической деятельности Константина Аксакова становится статья «Опыт синонимов. Публика — народ» (1859). В ней говорилось: «Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки: народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ — по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ — в русском. У публики — парижские моды. У народа — свои русские обычаи…Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большею частью ногами по паркету), народ спит или уже встаёт опять работать. Публика презирает народ, народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не сочтёшь. Публика преходяща, народ вечен. И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте; в народе — золото в грязи… «Публика, вперёд! Народ, назад!» — так воскликнул многозначительно один прохожий».
Поместившая эту статью газета «Молва» вскоре прекратила своё существование.
Теперь ты видишь, что положение в обществе накануне отмены крепостного права в середине XIX века весьма похоже на сегодняшнее. Известный французский сочинитель А. Дюма, посетивший Россию в тот сложный период времени, писал, что отмена крепостного права приведёт к революции. Ты спросишь: «Неужели будет опять переворот?» Отвечаю: «Не будет, если людей не сумеют быстренько превратить в социальных роботов». Особенно роботизация угрожает интеллигенции, которая уже безропотно подчиняется любому нажиму властей.
МОЖНО ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ПЛОДАМИ ПРОГРЕССА И НЕ СТАТЬ ЕГО РАБОМ
Хочу в этой связи вернуться в годы перестройки, когда в печати появилось письмо другу из Москвы эмигранта М.А. Осоргина, уроженца Перми, датированное 1936 годом и произведшее на меня тогда сильное впечатление [158]. Оно снова стаёт актуальным и может быть лучше понято в современных условиях, когда стали известны истинные цели той самой перестройки, нанёсшей поражение России, когда развязана информационная война за души доверившихся и обманутых. Вот строки из письма: «Моё место по ту сторону баррикады, где личная и свободная общественность борется против насилия над ними, чем бы это насилие ни прикрывалось, какими бы хорошими словами не оправдывало себя. Муссолини уверяет, что он защищает свободу внутри и вне Италии! В фашистском гимне поётся — «Спасение нашей свободы — в фашизме». Эфиопию раздавили «во имя против рабства». Гитлер на своём знамени пишет ту же свободу…. Муссолини говорит от имени своего, своей страны и пролетариата. Гитлер также говорит от имени пролетариата. У обоих с уст не сходит слово «свобода», оба твердят о социальной справедливости, о принадлежности государства трудящимся, о мире всех народов, об уничтожении рабства во всех видах, в том числе экономического…У всех вождей один язык — только произношение различно. И идея одна: строить крепкую государственность, подавляя личность гражданина. Если вы думаете, что в Европе царствует капитализм и буржуазия, — глубоко заблуждаетесь! Это было и прошло; над Европой реет знамя так называемого «государственного социализма», который в переводе означает тоталитарное государство: власть — всё, личность — ничто, народ — стадо, которому нужен пастух. Слово «социализм» — для красоты и для услады слуха дураков. Мой гуманизм не знает и не любит мифического «человечества», но готов драться за человека…. Париж».