Четырнадцатое, суббота
Шрифт:
– Цель очень гуманна, - ответил толмач.
– Вас принесут в жертву.
Первым дар речи обрел сборщик налогов.
– А… когда?
– Завтра на рассвете.
– Прикольно, да?
– пришел в себя Лешек.
– И чего ради?
– Ради победы!
– То есть, вы хотите сказать, нас принесут в жертву для того, чтобы победить в войне?
– решил уточнить я.
– Нет, в войне мы уже победили. Мы одолели племя Буа-Бао, жившее в верховьях Лихолески. Они долго досаждали нам набегами, грабили нас и уводили наших женщин. Но сегодня этому наступил конец. Рано утром пришли наши воины и, как говорится, со щитом. Кого не поубивали, тех в полон взяли. Вождя ихнего на кол посадили, ужо теперь, видно, вороны его доклевывают, а семерых его жен нашему вождю в гарем привели. А у того своих уж пять имеется.
– И на радостях ваш атаман, - донеслось из волчьей клетки, - настолько сдурел, что решил отблагодарить богов человеческими жертвами?
– Да с какой радости, ни Боже ж мой! Ему теперь с двенадцатью женами управляться надо, а возраст-то, уж поди не юноша. В его годы нормальные-то люди на пенсию выходят, с одной-то женой поврозь спят. Вот ему шаман и посоветовал, в течение трех дней с восходом солнца приносить в жертву богу любви Диньдиню молодого мужчину, предварительно его оскопив. А этими… его достоинствами украшать изголовье супружеского ложа. Если это не принесет должного эффекта, то на четвертый день надо съесть печень оборотня, тогда уж точно все получится.
– Чепуха!
– сказал я, пытаясь не выдавать ни волнения, ни испуга.
– Это ему не поможет.
Наш собеседник изобразил ухмылку щербатым ртом.
– Все так говорят. Все приговоренные. Но идут на жертвенник как милые послушные овечки. Не переживайте, - он сложил ладони перед грудью и закатил глаза к небу, став похожим на пастора.
– Все там будем!
– Собственно говоря, - продолжал толмач, я для того к вам и явился, по-христиански исповедать вас. Кроме того, каждый из вас имеет право на последнее желание. Будет исполнено все, что в наших силах (кроме свободы, конечно). Можем привести вам сюда по куртизанке, прикатить бочку вина, зажарить быка…
– Я хочу говорить с вашим шаманом!
– воскликнул я.
– Вот мое желание. Хочу говорить с ним с глазу на глаз, без свидетелей. Мои друзья, разумеется, не в счет.
– Как же вы будете говорить с ним без толмача?
Черт! Об этом я не подумал…
– Я знаю язык Туа-Тао, - сказал Лева.
– Вот, видите! Пожалуйста, приведите шамана. Всего на два слова.
В подкрепление просьбы, я достал из кармана штанов золотой рупь и протянул его толмачу. Рупь мгновенно исчез в недрах надетых на него лоскутов. Также мгновенно исчез и он сам.
Час-другой прошел в томительном ожидании. На безопасном отдалении от нашей клетки собрались ребятишки. Они указывали на нас пальцами и что-то выкрикивали. У молодых женщин тоже нашлись какие-то дела в разных концах деревни, как предлог продефилировать мимо нашей тюрьмы и бросить беглый взгляд в нашу сторону. Наконец, появился шаман. То, что это он, было нетрудно догадаться по истатуированному лицу, особо изощренному пирсингу и куче навешанных на него побрякушек из костей каких-то животных и блестящих камушков. Он произнес что-то типа "Талапупа на балуту". Лева перевел:
– Ты звал меня, чужеземец?
– Я хочу спросить, уверен ли ты, о великий шаман племени Туа-тао, на все сто процентов в эффективности завтрашнего культового обряда?
Лева затормозил.
– Ты чего?
– Никак не могу вспомнить, как по-ихнему звучит "эффективность".
– Переводи своими словами. Когда потребуется дословный перевод, я тебя обязательно предупрежу.
– Акупа апата лопата на фигата, - пробубнил Лева.
Шаман задумался и что-то проговорил.
– Он сказал, - перевел Лева, - на все воля богов. Но боги бледнолицего пришельца, наверное он имел в виду нашего толмача, очень благодушны после такого ритуала.
– Паразит!
– снова раздался голос из волчьей клетки.
– Это ты не переводи, - предупредил я Леву.
– Скажи ему вот что: у меня есть средство, которым я излечил множество мужчин от мужской слабости, и действует оно безотказно уже сотни лет.
Лева перевел.
– У них лунный календарь, - пояснил он мне.
– Я сказал: столько лун, сколько звезд на небе.
– Молодец! Ты прямо поэт.
– Мабута батута киргуду бамбарбия, - после небольшой паузы произнес шаман.
– Он говорит, дай свое средство, если жертвоприношение не подействует, они испробуют его.
– Блин!
– сказал Лешек.
Мне тоже хотелось сказать нечто подобное, но я решил не поддаваться эмоциям.
– Скажи ему, это средство заколдовано, оно будет действовать, покуда его хранители, то есть мы, живы.
Шаман произнес свою абракадабру, из которой следовало, что ему надо посоветоваться с шефом, с вождем, то бишь. Совещание было недолгим, вскоре он вернулся со словами:
– Великий вождь Туа-тао хочет испробовать твое средство.
Что ж, это шанс. Теперь мне надо достать пузырек с пантокрином, подаренный таежником. Если местное население еще не разворовало нашу поклажу, он скорее всего цел. Я обратился к Леве:
– Скажи ему, пусть принесут мешок, привязанный к седлу каурого мерина.
Когда мой рюкзак доставили к нашей клетке, я попросил вынуть из него круглую жестяную коробку из-под кинопленки, которая использовалась под аптечку.
– Пусть шаман откроет, - сказал я.
– И достанет вон тот стеклянный пузырек с белой пробкой.
– Нет, не тот, - шаман потянулся к перекиси водорода.
– Ага, вот этот. Скажи ему, вождю нужно выпить… Как сказать чайную ложку?
– Скорлупу ореха, - подсказал Лешек.
– Во-во! Скорлупу ореха этого зелья. И пусть отправляется к своим женам.
Шаман недоверчиво посмотрел на флакон и что-то проталалакал.
– Он опасается, что это яд.
Черт побери, ну что за народ, а?! Как можно не верить честному шарлатану?
– Пусть даст сюда.
Шаман просунул пузырек между прутиков. Я открыл пробочку, капнул капельку жидкости на палец и слизнул.
– Переведи, Лева, что больше мне нельзя. Иначе я сломаю клетку и изнасилую все племя. И пусть не боится, в конце концов, мы всё еще пленники. В крайнем случае выберут нового вождя. Впрочем, это можешь не переводить.