Чейз (Погоня)
Шрифт:
— Я стараюсь бросить это дело, поэтому не удивляйтесь, что я только держу сигарету, но не курю ее. — Она скрестила руки на своей пышной груди. — Справочный отдел газеты в основном предназначен для сотрудников и для полиции. Но я пускаю и посторонних бесплатно. Бывает человек десять в неделю.
— И что они здесь ищут?
— А что ищете вы? — спросила она. Он минуту колебался, а потом выдал ей ту же историю, что и миссис Онуфер в муниципальном архиве.
Гленда Кливер кивнула, поднесла сигарету к губам, но отложила ее, не затянувшись.
— За этим приходят почти всегда посторонние. Просто удивительно, сколько людей собирают сведения о своих предках,
В ее голосе слышалась явная насмешка, и он почувствовал, что ему нужно как-то подправить ложь, которую он ей сказал.
— История моего семейства останется ненаписанной.
— Значит, из чистого любопытства? — Она взяла сигарету из пепельницы и принялась вертеть в пальцах.
— Да, — подтвердил он.
— А меня Совершенно не интересуют усопшие родичи. Я и живых-то родичей не слишком люблю. Он засмеялся:
— Значит, вы не гордитесь своей фамилией, своим родом?
— Нет. Да и вообще, я скорее дворняжка, чем дворянка. — Она снова положила сигарету, ее тонкие пальцы держали ее как острый хирургический инструмент.
Чейз готов был говорить о чем угодно, кроме Судьи, потому что с ней он чувствовал себя удивительно легко, так легко ему не было с женщиной с тех пор, как... с самого “Жюль Верна”, секретной операции во Вьетнаме. Но он также понимал, что ему хочется болтать, чтобы и далее избегать животрепещущей темы.
— Так я нигде не должен расписаться, что пользуюсь этим материалом?
— Нет, — сказала она. — Я вам принесу нужные материалы, а вы должны вернуть мне все перед уходом.
Он попытался придумать подходящий повод выспросить у нее, кто приходил к ней в отдел в прошлый вторник, но ничего дельного не шло ему в голову. Он не мог воспользоваться тем же рассказом, что у миссис Онуфер: рассказом о назойливом репортере, потому что уж где-где, а здесь такая причина встретит сочувствие. Если он скажет ей правду — пусть сама решает, поверить ей или нет, — и если она все же не поверит, он будет чувствовать себя патентованным ослом. Как ни странно, хотя он только что познакомился с этой девушкой, ему не хотелось выглядеть смешным в ее глазах. Так он ничего и не сказал.
Была тому еще и другая причина: в комнате сидели два репортера, и если он скажет что-нибудь девушке, они тут же узнают, кто он и что здесь делает. Тогда ему не избежать очередной фотографии на первой полосе и подробного рассказа о всех его последних действиях. Они могут подать информацию либо прямо, либо недомолвками (вероятнее всего, второе, если они пообщаются с полицией и с доктором Ковелом), но, так или иначе, допускать этого нельзя.
— Ну, — спросила Гленда, — с чего вы начнете? Прежде чем он успел ответить, один из репортеров у аппарата для чтения микрофильмов поднял голову и сказал:
— Гленда, можно мне взглянуть на все ежедневные выпуски между 15 мая и 15 сентября 1952 года?
— Минуточку, — сказала она, гася свою невыкуренную сигарету. — Этот джентльмен первый.
— Ничего, ничего, — сказал Чейз, воспользовавшись случаем. — У меня уйма времени.
— Точно? — спросила она.
— Ага. Принесите ему то, что он просит.
— Я вернусь через пять минут, — пообещала девушка.
Она прошла через маленькую комнату и вышла в широкую дверь архива; и Чейз, и репортер наблюдали за ней. Хоть и высокая, она вовсе не выглядела неуклюжей и двигалась с чувственной, кошачьей грацией, из-за которой казалась хрупкой.
Когда она ушла, репортер сказал:
— Спасибо, что согласились подождать.
— Ничего.
— Мне в одиннадцать нужно закончить материал, а я еще даже не начал собирать источники сведений. — Он снова повернулся к своему аппарату и стал читать последнюю статью. Чейза он, по всей видимости, не узнал.
А тот воспользовался случаем и вышел из комнаты. До этого столь удачного перерыва он боялся, что ему принесут запрошенные материалы и придется тратить время, просматривая их, чтоб до конца сыграть роль, которую он себе придумал.
Вернувшись к машине, Чейз открыл свой блокнот и просмотрел список, но добавить к нему было нечего, да кроме того, он не видел никакой логической связи между восемью пунктами, которые уже записал. Захлопнув блокнот, он завел мотор и поехал на шоссе Джона Ф.Кеннеди.
Через пятнадцать минут он уже мчался по четырехрядному междугородному шоссе за пределами города; спидометр показывал семьдесят миль в час, ветер со свистом врывался в открытые окна и шуршал в волосах. Чейз думал о Гленде Кливер и едва замечал оставленные позади мили.
После школы Чейз отправился учиться в столицу штата, потому что тамошний университет имел несколько преимуществ перед более отдаленными университетами. Он располагался всего в сорока милях от дома, и мать была рада, что сын сможет приезжать домой чаще, нежели только на рождественские и весенние каникулы, хотя для него это было совсем не так важно. Чейз остался в штате, потому что в этом случае мог пользоваться отцовским прекрасно оборудованным гаражом для ежемесячного технического обслуживания своего “доджа”. Он унаследовал любовь к автомобилям от отца, и ему становилось не по себе, когда он долго не имел доступа к хорошему механическому оборудованию. (Во время войны механизмы приобрели для Чейза совсем иное значение, и он потерял всякий интерес к возне с железками.) К тому же находясь так близко к дому, он мог по-прежнему поддерживать отношения с девушками, с которыми встречался раньше, учившимися в школе на класс или два младше, чем он. Если девушки в столице штата окажутся слишком искушенными, чтобы обращать на него внимание, то он знал: дома найдется несколько всегда готовых юных девиц, с которыми можно будет встречаться хоть каждый выходной. (Во время войны его мужской шовинизм слинял, сменившись, что, на его взгляд, было гораздо хуже, полным безразличием, глубочайшей скукой.) Теперь, остановив машину у административного корпуса университета, Чейз чувствовал себя чужим здесь, как будто вовсе и не он провел четыре года жизни в этих зданиях и их окрестностях, исходил вдоль и поперек эти дорожки под раскидистыми кронами ив и вязов. Эта часть его жизни была отторгнута от настоящего времени войной, и чтобы проникнуться ее настроениями и воспоминаниями, нужно было вновь пересечь реку войны, чтобы выйти на берег прошлого, а этого он не мог позволить себе проделать из чистой сентиментальности. Он чужой в этом месте — чужим и останется.
Чейз нашел отдел регистрации студентов, существовавший в одном и том же месте уже более пятидесяти лет, и узнал в лицо почти всех его сотрудников, хотя никогда понятия не имел, как их зовут. На этот раз, обращаясь к заведующему отделом, он решил, что лучше всего сказать правду. Он назвал свое имя и вкратце объяснил цель визита.
— Я вас не узнал, а между тем, видимо, мог бы и узнать, — посетовал заведующий, маленький, бледный, нервный человек с аккуратно подстриженными усиками и в старомодной белой рубашке с воротником апаш. Он все время переставлял предметы на столе с места на место. Звали его Браун, и он сказал, что рад встретиться с таким выдающимся выпускником.