Чейз (Погоня)
Шрифт:
Он обнял ее и долго целовал. При свете фонариков она была вся синяя, в желтых пятнах с малиновыми краями.
— Вы очень хорошо целуетесь, — похвалила Гленда.
Наверное, следовало вовремя остановиться, прежде чем выяснилось: целоваться — это все, на что он способен. Он хотел ее и стремился лечь с ней в постель, но она ассоциировалась у него как бы с магнитофоном прошлого, и его прикосновение заставило пленки крутиться. Она навевала память о других женщинах, мертвых женщинах, пробуждала ощущение его вины. Она была желанной, но одновременно, сама
— Извини, — сказал он, когда они лежали в ее постели и смотрели на темный потолок, который, казалось, был лишь в нескольких дюймах от их лиц.
— За что? — удивилась Гленда. Она держала его руку, и он был рад этому.
— Не издевайся, — сказал он. — Ты ожидала большего.
— Правда? — спросила она, приподнимаясь на локте и вглядываясь в него сквозь полутьму. — Если это и так, то ты тоже ожидал большего. Исходя из твоей логики, это я должна извиняться.
Его отношение к словам Гленды оказалось двояким: он оценил ее стремление пощадить его чувства и попытку развеселить его, но ему хотелось быть униженным. Он и сам не понимал, откуда такое чувство.
— Ты ошибаешься, — возразил он, — на самом деле я вовсе не ожидал большего.
— Да?
— Я не могу, — сказал он. — С тех пор как... как вернулся из Вьетнама. — Он никогда не рассказывал историю своей импотенции никому, кроме доктора Ковела, и теперь, похоже, решил воспользоваться ею, чтобы Гленда дала выход презрению, которое она сдерживала.
Она придвинулась ближе, снова приподнялась и начала нежно приглаживать его волосы:
— Паршиво, конечно, но это не самое главное. Ты же все равно можешь остаться на ночь, разве нет?
— После этого?
— Говорю же, это не главное, — отрезала она. — Ведь просто приятно, когда кто-то спит рядом, когда кровать теплая. Верно?
— Верно, — согласился он.
— Проголодался? — спросила она, меняя тему прежде, чем он найдет предлог продолжать разговор. — Давай-ка сообразим омлет.
Он удержал ее за руку и попросил:
— Подожди немного.
Они лежали рядом, тихо, как будто к чему-то прислушиваясь. Перестав плакать, он позволил ей зажечь свет, и они отправились в кухню.
Утром за завтраком Чейз сказал:
— Если бы я... если бы мы ночью занимались любовью, это было бы нормально для тебя?
— То, что мужчина остался на ночь после первой встречи? — спросила она.
— Ну да.
— Нет, не нормально.
— Но такое случалось раньше? Она макнула тост с маслом в остаток яичного желтка и призналась:
— Два раза.
Он доел яичницу и взялся за кофе:
— Жалко...
— Прекрати, — сказала она, и в ее тихом голосе послышалась необычная решимость. — Ты прямо мазохист.
— Может быть.
Она откинулась на спинку стула, закончив завтракать.
— Но ты бы хотел, чтобы я сказала, будто ты особенный, хотя у нас ничего и не получилось.
— Нет, — сказал он. Она улыбнулась:
— Не правда, Бен. Ты хочешь, чтобы я сказала, как необыкновенно все было, но ты мне не поверишь, если я скажу: именно так все и было.
— Да как могло так быть? — удивился он.
— Так и было, — подтвердила она и покраснела; он счел это смущение одновременно старомодным и очаровательным в такой эмансипированной женщине. — ,Бен, ты мне очень нравишься.
— Возможно, ничего хорошего не было, — сказал он. — Просто непривычно.
— Чушь.
— Но факт тот, что мы не... Она перебила его:
— Я себя чувствую с тобой легче, счастливее, естественнее, чем с кем-либо другим. А ведь это только первое утро после нашей встречи.
— Тебе легко, потому что ты чувствуешь себя в безопасности, — предположил он.
— Врешь, — сказала она.
Через секунду он поднял взгляд, чтобы понять, почему она ответила так резко и сразу замолчала, и увидел у нее в глазах слезы.
— Ну ладно, Гленда. Извини меня. И мне хочется встретиться с тобой снова, если ты не против.
— Боже, какой же ты тупой, — сказала она. — Этого-то я и добиваюсь от тебя все утро.
В дверях он поцеловал ее без всякой неловкости и решил, что их отношения, возможно, надолго.
— Мне жаль так рано выгонять тебя, — сказала она, — но сегодня придет в гости моя мама. Мне нужно прибрать в доме и уничтожить все следы моего предосудительного поведения.
— Я позвоню, — пообещал он.
— А если нет, то я позвоню сама.
День был ясным и жарким, ветер едва покачивал деревья у края тротуара. Но его настроения не испортила бы никакая погода, даже самая отвратительная. Он сел в “мустанг”, открыл окно, впуская в машину свежий воздух, и уже вставлял ключ в замок зажигания, когда это случилось. Что-то просвистело позади него, потом послышался звук удара. Оглянувшись, он увидел посреди заднего стекла отверстие от пули. Судья рано встал в этот теплый безоблачный день.
Чейз боком упал на пассажирское сиденье, так, чтобы его не было видно в окна и чтобы спинки загораживали его от Судьи. Почти в тот же миг в заднее стекло ударилась еще одна пуля. Лежа на боку, вжавшись головой в виниловое сиденье, он услышал, как пуля вонзилась в обивку, почувствовал, что спинка слегка затряслась, но выдержала. Пистолет с глушителем стрелял бесшумно, но сила выстрела у него была меньше, потому что вытянутое дуло основательно замедляло скорость полета пули. Будь это обычный пистолет, пуля наверняка прошила бы спинку сиденья насквозь.
Несколько минут он ждал третьего выстрела.
Его так и не последовало.
Чейз осторожно поднял голову и огляделся: ничего необычного и в него больше не стреляли. Он завел двигатель, отъехал от края тротуара и сильно нажал педаль газа.
Двадцать минут спустя он убедился, что его не преследуют: он столько петлял по переулкам, то и дело внезапно поворачивая и глядя при этом в водительское зеркальце, что никакой “хвост” не остался бы незамеченным. Успокоившись, Чейз выехал на трехрядное шоссе, пролегающее через весь город, и направился домой.