Чингисхан. Пенталогия

Иггульден Конн

– Никто не сможет заменить тебя, – решительно ответил Чингис. – Но я уважаю твой выбор и мудрость. Я знаю этого Зургадая. Его прозвали Джебе, или Стрела.

– Это так, – подтвердил Арслан, слегка скривившись. – В первый раз ты встретил его много лет назад, когда мы воевали с племенем бесуд. Он убил твою лошадь.

– Я вспомнил его! – неожиданно воскликнул Чингис. – Клянусь, он ловко стрелял. Кажется, с трехсот шагов? Помню, я чуть было не расшиб себе голову.

– Он слегка сдал, государь, но не намного. Он хранит тебе верность с тех самых пор, как ты пощадил его жизнь.

– Передай ему свою пайцзу и пригласи

в мою юрту для совещаний, – кивнул Чингис. – Мы устроим праздник в твою честь. Сказители сложат о тебе песню и исполнят ее Отцу-небу, и все воины услышат, что великий человек покидает свой пост. – Чингис задумался на мгновение, и Арслан покрылся гордым багрянцем. – Ты получишь тысячу коней из моего табуна и двенадцать женщин, чтобы прислуживали твоей жене. Я пришлю троих молодцев охранять твою старость. Ты не останешься в одиночестве. Я дам столько овец и коз, что ты сможешь запастись жиром на сто лет вперед.

Арслан слез с коня и прикоснулся лбом к сапогу Чингиса.

– Это большая честь для меня, повелитель. Но мне надо совсем немного. С твоего позволения я возьму жену и малое стадо коз и лошадей для разведения. Вместе мы найдем себе тихое место возле реки. На холмах больше не осталось воров, но, если кто-то объявится, мои лук и меч могут еще поговорить с ним вместо меня. – Арслан с улыбкой взглянул на человека, который у него на глазах превратился из мальчика в завоевателя государств. – Может, я еще построю маленькую кузницу и выкую свой последний меч, который унесу с собой в могилу. В моих ушах по-прежнему стучит молот, и теперь я спокоен.

Глядя на человека, который стал для него вторым отцом, Чингис почувствовал, как слезы навернулись у него на глаза. Он тоже соскочил с лошади и быстро обнял Арслана, заставив замолчать шумевших вокруг детей.

– Чудесная мечта, старик.

Земли в долине Орхона казались самыми зелеными на всем белом свете. Сама же река была широка и прозрачна. Субудай и Хасар наконец вернулись, и теперь надо было содержать двести тысяч мужчин и женщин да еще вдвое большее число лошадей. Под правящей дланью хана население росло, и где-нибудь обязательно слышался детский крик. После возвращения из Китая Чингис кочевал на Орхоне почти постоянно, отказавшись от берегов Авраги. Конечно, Аврага навсегда осталась священным местом рождения нации, однако ее долина была засушливой и плоской. Здесь же, на Орхоне, водопад вспенивал и разбивал воду белыми брызгами, вдоволь снабжая питьем табуны лошадей и стада овец. Поправляя здоровье и набираясь сил, Чингис не раз плавал в его глубоких заводях.

Первым вернулся Хасар. По прибытии он немедленно встретился с братьями, чтобы обнять их всех: Чингиса, Хачиуна и даже Тэмуге, который больше не участвовал в походах, а занимался внутренними делами и улаживал споры между родами. Вместе с Хасаром вернулся и Угэдэй. Мальчику исполнилось только тринадцать лет, но он имел мускулистое тело, длинные руки и ноги, и можно было надеяться, что ростом мальчик пошел в отца. В резких чертах лица Угэдэя братья находили сходство с мальчишкой, благодаря которому они, изгнанные и покинутые всеми, остались в живых, избежав голодной смерти. Слегка подталкивая Угэдэя в затылок, Хасар с гордым видом подвел его к отцу.

– А он неплохо обращается с луком и мечом, братец, – сказал Хасар, подняв бурдюк черного арака, и направил струю крепкого напитка себе в рот.

Радостный крик жены Чингиса Бортэ донесся из ханской юрты, и стало ясно, что Угэдэй сейчас будет окружен женщинами.

– Ты вырос, У гэдэй, – смущенно сказал Чингис. – Вечером расскажешь о своих странствиях.

Стараясь не выдать своего возбуждения, Угэдэй напряг лицо и учтиво поклонился отцу. Три года вдали от дома – большой срок, но Чингис радовался тому, что юный воин вернулся. У него были те же желтые глаза, как у отца, и Чингис оценил его твердость и невозмутимость. Хан не обнял сына, чтобы проверить крепость и силу его тела, решив не делать этого на виду у многочисленных воинов. Ведь день, когда Угэдэй поведет их за собой в бой, когда-нибудь обязательно наступит.

– Ты уже достаточно взрослый и, наверное, начал пить? – спросил Чингис, приподняв в руке бурдюк.

Когда мальчик кивнул, отец бросил ему бурдюк, и Угэдэй ловко поймал его под громкие возгласы и веселые взгляды толпы. А когда в шатер вошла мать и обвила ребенка руками, он сохранял твердость, стараясь показать отцу, что он уже не маленький мальчик и не растает в объятиях матери. Но Бортэ едва ли обращала на это внимание. Лаская лицо мальчика обеими ладонями, она рыдала по случаю его благополучного возвращения.

– Оставь его, Бортэ, – пробурчал Чингис жене, стоя у нее за плечом. – Он достаточно взрослый, чтобы воевать вместе с отцом.

Но женщина не обратила внимания на его слова, и Чингис только тихо вздохнул и немного смягчился.

Когда великий хан увидел Субудая, едущего прямо к нему через многолюдную толпу на равнине, в груди больно заныло. Вместе с полководцем вернулся Джучи. Оба мужчины спешились, и вместе с полководцем Джучи направился к хану уверенным шагом прирожденного воина. Чингис обратил на это внимание. Как заметил и то, что сын был уже на дюйм выше отца. И только карие глаза по-прежнему напоминали о том, что отцом Джучи мог быть другой человек. Чингис не знал, как будет общаться с сыном, потому, игнорируя юношу, инстинктивно обратился к Субудаю:

– Надеюсь, ты вернулся с победой?

Субудай ответил с довольной усмешкой:

– Я видел много чудес, мой господин. И продвинулся бы еще дальше на север, если бы не твой приказ возвращаться назад. Значит, война?

Печаль легла на лицо Чингиса, но он лишь покачал головой.

– Об этом потом, Субудай. Врагов на ваш век еще хватит, но мой верный Арслан покидает меня. Как только вернется Джелме, мы устроим пир в честь моего старого друга.

Услышав новость, Субудай выразил сожаление:

– Я многим ему обязан, повелитель. В моем войске есть отличный поэт. Могу ли я предложить его услуги?

– Десяток моих поэтов и сказителей, как тигры, сошлись в поединке за честь сложить песнь о кузнеце-полководце. Твой человек тоже может присоединиться к ним, – ухмыльнулся Чингис.

Говоря с Субудаем, хан почувствовал, что Бортэ наблюдает за сыном. Она как будто ждала, пока ее первенцу окажут хотя бы немного публичного признания, прежде чем позвать его в дом. Наступило молчание, и Чингис наконец повернулся к Джучи. Как же трудно было держать себя в руках под этим пронзительным и дерзким взором его карих глаз. В монгольских станах уже давно никто не смел так смотреть на хана. И Чингис слышал, как сильно колотится сердце, словно перед ним стоял сейчас враг.