Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя
Шрифт:
– Сколько голов угнали? – быстро спросил Мэнлиг.
– Сказали, что около двадцати голов было.
– Всех?
– Будто так.
– Лучших моих ездовых меринов, – упавшим голосом проговорил Мэнлиг. – В погоню никто не пошел?
– Пошли, да вернулись ни с чем…
– Подожди, – остановил его Есугей. – Твой сын сказал, коней угнали тайчиуты?
– Сказали, будто по аргалу установили, что кони с солончаковых трав, воняет остро. А у нас одно такое озеро, Цэгэн, и живут там нынче тайчиуты. Да и следы
«Опять тайчиуты!» – у Есугея снова тяжелым камнем надавило в груди.
– Почему не догнали? – глухо спросил Есугей. – Кто был в погоне? Разве не было приличных людей в курене?
– А в погоне-то был Даритай-нойон, ваш младший брат, – снова подал голос молодой. – Но он ведь самый никчемный из всех нойонов, да и трусливый не в меру. Говорят, он испугался тайчиутов и, как узнал, что это они, так сразу остановил погоню…
– Так? – побурев лицом, Есугей коротко спросил старика.
– Болтают люди, – сокрушенно развел руками тот.
– Поехали! – бросил Есугей Мэнлигу и снова вскочил в седло.
Конь, почуяв тревогу хозяина, без понуканий пошел резвой, порывистой рысью. Воины, торопливо передав недопитые бурдюки хозяевам, выстраиваясь на скаку в колонну, догоняли нойонов.
Оставшиеся у юрт старик и его сын долго смотрели вслед удаляющемуся по склонам сопок маленькому отряду.
– Ты зря так выставляешься перед нойонами, – укоризненно сказал старик. – Есугей человек разумный, а будь кто-нибудь другой, получил бы ты сейчас плетей.
– Пусть думают, что я до сих пор безумный, – ответил тот. – Лучше один раз плетей отведать, чем как эти парни носиться по степи за хозяином.
Только за седьмым увалом Есугей, почувствовав усталость своего коня, придержал его. Новая весть не на шутку встревожила его. То, что воры оказались тайчиутами, вновь напомнило ему о происках Таргудая. Поразмыслив, Есугей уверился в том, что коней украл не кто иной, как собственные нукеры старшего тайчиутского вождя. Без слова Таргудая ни один тайчиут не станет воровать у киятов, да еще под главным куренем. Явно все было сделано с умыслом.
«Значит, он захотел опробовать нас, – у Есугея от злости раздувались ноздри. – Сначала попытался переманить людей, не получилось, так он вздумал по-другому уколоть…»
Прибыв домой, он сразу же вызвал Даритая в свою юрту. Усадив его перед собой, едва сдерживая в себе клокочущий гнев, спросил:
– Почему оставил погоню?
Тот широко открывая глаза, повертел взглядом по сторонам, будто впервые видел его юрту.
– Да ведь они нам не чужие люди, соплеменники наши… Скоро выборы в ханы, зачем нам лишние ссоры, разве не так? Я думаю…
Есугей выхватил из-за голенища кнут и с размаху ударил его рукоятью по плечу. Тот скривился от боли, прижимая рукой ушибленное место. Давая волю гневу, Есугей вскочил, расправил плеть и раз за разом, с оттяжкой хлестнул его по спине. На легкой китайской ткани выступили мокрые кровавые полосы. Отбросив плеть, он нагнулся к нему, заглядывая в лицо, и сказал:
– Если бы ты не был моим братом, тебя все кият-борджигины обвинили бы в предательстве.
– Но почему, брат? – голос Даритая срывался от отчаяния.
– Потому что если бы ты их поймал, мы вытянули бы из них правду и огласили бы всему монгольскому народу. Тогда на выборах за Таргудая ни один человек не дал бы своего слова. Никто не выберет в ханы того, кто ворует у своих. Понятно тебе это или нет?
Даритай тяжело дышал, из узких глаз его текли слезы.
– Ханство уже было в наших руках и упустил его ты… Доходит до тебя, что ты наделал?
– Прости, брат, – сжав в отчаянии кулаки, громко заплакал Даритай. – Глупый я, боги мне не дали ума…
Есугей опустился на войлок, сел рядом. Долго смотрел на младшего брата. Тот плакал по-настоящему. Было видно, что искренне раскаивался в своей оплошности. Безутешно рыдающий, сейчас он был похож на себя в далеком детстве, жалкий и беспомощный.
– Уйди с моих глаз и не показывайся, – устало вздохнул Есугей.
Даритай медленно встал на дрожащие ноги, вышел, задев плечом об косяк и, не глядя на сидевших у внешнего очага Хасара и Бэлгутэя, спотыкаясь, пошел из айла.
Даритай с детства рос хилым и слабым, не умел постоять за себя, зато все сверстники знали, что тот, кто его тронет, будет иметь дело с сильным и скорым на расправу Есугеем. Повзрослев, он сам того не замечая, по старой привычке, продолжал жить под покровительством старшего брата. От военной ли добычи, от дележа ли звериного мяса на зимних облавах он всегда получал приличные доли: люди подкидывали, глядя на Есугея. Недалекий умом Даритай принимал все это на счет своих достоинств и гордо расправлял плечи, с победным взором глядя вокруг.
Но Есугей нередко и покрикивал на него, часто при людях, а это было тяжким унижением для самолюбивого Даритая. И, давая понять брату, что он уже вышел из детского возраста, не упускал случая, чтобы показать себя. Года четыре назад на облавной охоте, когда нужно было выгнать зверей из боковой пади, Есугей, будучи галши, распорядился снять из цепи Алтана с его людьми. Даритай в это время был свободен и стоял у него за спиной. Оскорбленный тем, что брат не вспомнил о нем, он с двумя десятками своих нукеров самовольно пошел в падь. Подошедшие загонщики Алтана из-за густого снега за зверей приняли охотников Даритая и начали по ним стрельбу из годоли, ранив двоих. Есугей тогда принародно отстегал Даритая кнутом и хотел уже прогнать его с позором с облавы, но его отговорили другие братья.