Чингисиана. Свод свидетельств современников
Шрифт:
Досель смиренно сидевший у входа в ставку и внимавший речам витязей отрок-сирота поднялся на ноги и, приступив к Владыке, молвил:
«Хотелось бы средь почтенных витязей оказаться, Хотелось бы перед ними посильное слово молвить, Хотелось бы оказаться средь тех, кто мыслит едино, Хотелось бы поделиться своей сокровенной думой».Услышав эти слова отрока, Чингисхан молвил:
«О чем поведать хочешь нам, юнец безусый?»И отвечал отрок-сирота:
«Чингисхан, своим величием ты повергаешь в прах! В собрании столь почтенном мне рот раскрывать непросто. Чингисхан, неизъяснима безмерная святость твоя! Для тех, кто пришел на пир, какИ тогда Чингисхан изволил сказать:
«Если хочешь сказать, так скажи, про себя не держи. Коль желаешь нас чем-то развлечь — начинай свою речь».И выслушал повеление Владыки отрок-сирота, возрадовался радостью великою, и поведал он высокому собранию по разумению своему о вине хмельном и бражничестве неразумном:
«Пить до мути в глазах — разве это не хворь, не страх? Лить, как в толстый бурдюк, — разве это не тяжкий недуг? Меру знать питию — разве это не мудрость сама? Напиваться мертвецки — это ль не помраченье ума? Неуемное пьянство — как близким такое терпеть? Воздержаться от зелья не значит ли: разум иметь? Пир по важной причине — не делу ль достойный венец? Пьет и валится с ног разве только пропащий глупец!.. Если в шумное стадо, как лебеди, вы собрались, Если надо — не надо, а все-таки вы напились, Там, где речи нетвердые льются, не зная конца, Не примите за правду лукавое слово лжеца! Опьяненные радостью встречи, куражитесь вы, Не теряйте, однако ж, пред недругами головы. Шумной стайкой, как чайки, вы слетелись — пристало бы вам Чинно, благоговейно внять истинно мудрым словам. Не прислушивайтесь, что вам скажет иной пустослов, К изуверам жестоким не тяните нетрезвых голов. Словно птицы турпаны, тараторите вы вразнобой, Пересмешнику птице не давайте шутить над собой, В поводу у желаний своих не теряйте, однако, ума, Чтоб врагов кровожадных добычей не стать задарма».Отрок-сиротинушка закончил свою речь, и тогда поднялся Чандага цэцэн Хувшур и молвил такие слова:
«Речи витязей наших — пустяк… Так иль не так? Каждый здесь говоривший — дурак. Так иль не так? Смеешь пред ханом язык развязать! Что же ты путного можешь сказать, глупый сопляк! Думал лететь скакуном, а хромал тощей кобылой… Гадким утенком бы тину клевал — проще бы было. Чем перед всеми являть свою злость в речи погромной, Грыз бы в сторонке паршивую кость, пес ты бездомный!»И промолвил в ответ отрок-сирота:
«Ах, Чандага цэцэн! Не то вы молвили сейчас!.. А справедливость ваша где? Где доброта у вас? Скажите, ваша милость, чем я мог ваш гнев навлечь? Я разве витязей корил? Я осуждал их речь? Иль мудрость их я отрицал? Как хан мне приказал, Я все, что было на уме, почтительно сказал. Коль вам, почтенным мудрецам, юнца не поддержать, Он и останется юнцом, ему не возмужать. Коль отощавшего коня досыта не кормить, Ему и в тело не войти, и рысаком не быть».Чандага цэцэн Хувшур вне себя от ярости вскричал:
«Врет — не собьется, и все у него складно-то так. Боек, безусловно,Верховный Чингисхан внял речам Чандага цэцэна и изволил дать ему такое наставление:
«Если чистить колодец, избавляться от мути начнем, Драгоценная влага, полагаю, останется в нем. Коль с поверхности грязь осторожно бадьей зачерпнуть, Вылить раз и другой — так уйдет досаждавшая муть. Восстановится уровень в срубе, упавший слегка, Но уже безупречно прозрачной водой родника. Пусть из глуби земной без конца пополняется он, А колодец-то чист. — Пей, кто жаждет! — он незамутнен. Коли ловчим повадкам обучить нам птенца-слабака Да и выпустить, чтоб поохотился на ястребка, Испугается птенчик, пожалуй, на землю падет И в нору от когтей ястребиных забьется, что крот. А коль ястреб обученный взмоет отважно на бой, Пред когтями его дрогнуть может противник любой. Все отважному впору, все будет ему по плечу. Вызов сделает он и ягнятнику-бородачу».И, молвив такие слова в назидание, Его святость, потомок светлоликих божеств, усадил отрока-сиротинушку подле себя, дал вкусить ему нектара-рашианы страны богов, одарил лучезарным взглядом и призрел и приветил его.
Когда же Хасар и Бату-Табунан устроили смотр начальников перешедшего к ним войска найманов, один человек из них обратился в бегство. Хасар велел схватить его живьем. Бату-Табунан догнал, схватил того человека и привел. У того за пазухой оказалась печать.
Хасар спросил у того человека: «Все отряды вашего войска сдались нам полностью, куда же это ты, припрятав печать, хотел убежать в одиночку?»
Тот человек ответил: «Я убежал с намерением блюсти до смертного часа свой служебный долг, доставив и передав эту печать старому своему государю, но, к несчастью, теперь я пойман».
На эти его слова Хасар снова задал вопрос: «Ты какого же рода и в какой был должности?»
Тот ответил: «По происхождению я человек из уйгурской земли, имя мое Тататунга. Мой государь, вручая мне эту печать, поручил все заграничные дела — по засылке от нас и по ввозу к нам [официальных бумаг]».
Когда он так доложил, то Хасар еще спросил: «В каких случаях употребляется эта печать?»
Тататунга ответил: «Ее употребляют при посылке приказов, избрав для того лучших людей. Ею пользуются вообще при всяких казенных делах».
Когда он так сказал, Хасар похвалил того Тататунгу и, как человека честного и преданного, представил Чингисхану. Тататунгу определили в должность и приказали пользоваться той самой печатью при посылке всякого рода официальных документов. Так как человек тот по имени Тататунга был сведущ в писаниях, Хасар взял его в учителя и сейчас же начал у него учиться письменности, законам, военной стратегии и тому подобному. И вскоре хорошо выучился.