Числа. Трилогия (сборник)
Шрифт:
– Доставайте учебники математики, – рявкнул он. – Зря я на них трачу время, – пробормотал он. – Совсем зря.
Выходя из класса, Жук хлопнул меня поднятой ладонью в ладонь. Я обычно таким не балуюсь, но тут рука поднялась ему навстречу помимо моей воли.
– Клево ты его, чел, – сказал Жук, одобрительно кивая. – Так и надо. Высший класс.
– Спасибо, – сказала я. – Жук?
– Ну?
– Ты ведь не колешься и не нюхаешь, а?
– Да не, ничего серьезного, просто хотел его завести. Он же с полоборота заводится. Ты домой?
– Нет, меня после уроков оставили.
Мне нужно было отстать от остальных, подождать, пока толпа рассосется. Карен
– Ладно, тогда пока.
– Пока. – Он пинком выбросил школьную сумку за дверь, а сам ломанулся следом, и, глядя на него, я подумала: «Не колись и не нюхай, Жук. Жук, я тебя очень прошу. Наркотики – опасная штука».
Был такой серый октябрьский день, когда и светать-то толком не светает. И не то чтобы шел дождь, просто в воздухе висели капли, они оседали на лице, размывали все вокруг. Я чувствовала, как вода просачивается под «кенгурушку», как промерзают плечи и спина. Мы торчали на задворках торгового центра, там, где бетонные стены смыкаются с тускло-зеленоватой полоской канала.
– Пошли внутрь, там хотя бы сухо, – предложила я.
Жук двинул плечами, шмыгнул носом. Даже он сегодня особо не дергался, будто мерзкая погода и из него высосала энергию.
– Денег нет. Да и охранники меня уже знают.
– Я тут торчать не намерена. Холод, вонь и скука.
Жук перехватил мой взгляд:
– А еще чего?
– Все достало.
Он уважительно хмыкнул, потом развернулся и зашагал по тропинке.
– Ладно, давай ко мне. Там только бабуля, а она у меня нормальная.
Я задумалась. Как-то так вышло, что, с тех пор как Карен дала мне немного воли, мы повсюду околачивались вместе – после уроков и в выходные. Впрочем, не все время, иногда Жук тусовался с парнями из нашей школы. Получалось оно, похоже, так: он примажется к ним, а потом они переругаются, даже подерутся, и он на некоторое время отвалит. У мальчишек всегда таким путем. Как у обезьян или львов – вечно они выясняют, кто первым жрет добычу, кто в стае главный. Ну не знаю уж почему, но в ту субботу он к ним не пошел, ошивался вместе со мной, и мы дохли от скуки. Делать было вообще нечего.
Для меня приглашение в чужой дом было делом нешуточным. Собственно, раньше меня никогда никуда не приглашали. Даже в детстве я была не из тех девчонок, которые выскакивают из класса парочками – держась за ручки, хихикая, стреляя глазами. Дом у нас с мамой был не тот, куда можно привести подружку на чай.
– Ну, не знаю, – пробурчала я.
Мне неприятно знакомиться с новыми людьми, я никогда не знаю, смотреть на них или нет. Другим кажется, что я нелюдимка, потому что я не смотрю никому в лицо, а на самом-то деле я пытаюсь не залезать в их жизнь, не узнавать лишнего.
– Как знаешь, – сказал он, засунул руки в карманы и зашагал прочь.
Дождь теперь бил в лицо, это было совсем противно.
– Эй, стой! – крикнула я и побежала следом. Мы пошли вместе, надвинув капюшоны, по раскисшей лондонской грязи.
До его дома оказалось минут пять. Это была одна из безликих невысоких построек, разделенных на блоки, перед Парк-Эстейт. Квартира Жука располагалась в середине дома, на первом этаже, перед входом – клумбочка. Клумбочка еще та – трава да несколько цветочков, зато вокруг полно совершенно улетных фигурок: гномики, зверюшки. Отвал башки.
– Классный садик, – сказала я и сама не поняла: восхищаюсь или издеваюсь.
– Бабка наставила, – сказал он. – Она у меня чокнутая.
Он перескочил через невысокую ограду и начал пробираться сквозь цементную толпу. Хотел было лягнуть ногой особенно уродского гнома.
– Эй, не смей! – крикнула я. Жук замер. – Они классные. Не бей их.
– Блин, и ты туда же. – Он покачал головой и дождался, пока я открою калитку из облупившихся металлических трубок и пройду по дорожке. Потом распахнул дверь – она, похоже, была не заперта – и проорал:
– Это я, бабуль! Другана привел.
Я, конечно, нервничала, но отметила, что он сказал «друган». Мне это понравилось.
Узкая прихожая, а потом сразу большая комната. Все полки, вообще все поверхности уставлены всякой дребеденью: фарфоровые зверюшки, тарелочки, вазочки. Представьте себе все барахолки в мире, все, что зависает там, потому что никому не нужно, – и картинка перед вами. Табачиной при этом воняло – будь здоров. Окна, похоже, не открывались. Облако дыма тянулось из соседней комнаты, и я вслед за Жуком двинула туда. Бабуля его сидела на высокой табуретке у барной стойки, перед носом газета, в руке чашка чая, в зубах сигарета. На внука она была совсем не похожа. Маленькая, белая, как я, с коротким ершиком волос, выкрашенных в темно-бордовый цвет. Лицо морщинистое, суровое. Я заметила, как Жук нагнулся чмокнуть ее в щеку, и подумала, что, встреть я их на улице, никогда бы не подумала, что они родственники. Но теперь ведь оно всегда так, верно? Дни семейных фотографий – мама, папа, двое детишек, все при параде, все на одно лицо, они вообще когда-то были? Они еще где-то остались? Уж точно не здесь. Здесь семьи такие, какие есть, типа одна бабуля, как у Жука, или вообще никого, как у меня, – будь ты черный, белый, коричневый, желтый или какой угодно. Так уж оно.
Жук отступил на шаг, и бабуля посмотрела на меня.
– Привет, – сказала она. – Я Вэл.
Я старалась не поднимать глаз, но почему-то все-таки взглянула ей в лицо, и она тут же поймала мой взгляд. Отвернуться было никак. Глаза у нее оказались удивительные – орехового цвета радужки и яркие, чистые белки, несмотря на курение. И она не просто смотрела, не так, как все остальные. Она разглядывала меня, высматривала всю подноготную. Я прочла ее число: 2022054. Курит как паровоз, а проживет еще сорок пять лет. Респект.
– Ну и кто ты такая? – спросила она. Слова прозвучали неприветливо, хотя она, наверное, ничего такого не имела в виду.
Я никак не могла собрать мысли в кучу, даже имя свое не могла вспомнить. Будто кролик, попавший в прожектор ее глаз.
Жук пришел мне на помощь:
– Ее зовут Джем. Мы вместе посмотрим телик.
– Обожди. Не сбегай сразу. Присядь-ка, Джем. – Она кивнула в сторону еще одной табуретки.
– Ба-аб, оставь ее в покое. Не приставай.
– Ты язык-то не распускай, Терри. Не слушай его, садись. – Она похлопала по табуретке: ладони у нее были маленькие, с длиннющими загнутыми желтыми ногтями. Я покорно влезла на табуретку. Бабуля Жука была не из тех, с кем можно препираться, а кроме того, было в этом и что-то еще. Я это чувствовала, между нами будто бы проскакивали электрические искры. Это было и страшно, и интересно. Я все не сводила с нее глаз, и когда подвинулась на табуретке, чтобы поймать равновесие, она отложила сигарету и взяла меня за руку. Я не люблю, когда меня трогают, это вы уже знаете, но тут я не отдернула руку. Не смогла, и мы обе почувствовали: когда ее кожа соприкоснулась с моей, раздалось гудение, треск.