Число Приапа
Шрифт:
Затем Хинценберг продиктовал адрес.
– Нажми кнопку, деточка, – сказал он, возвращая мобильник. – У тебя какая-то непонятная система. Он сейчас придет. Я бы на твоем месте ушел. Ты не умеешь разговаривать с такими людьми, деточка, а этому на ходу не учатся.
– С какими «такими»?..
– С людьми, у которых власть. Я могу спорить, что ты боишься трамвайных контролеров и того человека, который приходит проверять счетчики горячей воды.
– Почему я должна их бояться, господин Хинценберг?! – возмутилась Тоня.
Антиквар засмеялся.
– Деточка, ты не безнадежна. А теперь ты пойдешь на антресоли и будешь оттуда слушать мой разговор с этим господином. Постараюсь тебя, – тут Хинценберг опять перешел на русский, – отмазать. Но это – в первый и последний раз. Я не хочу, чтобы ты привыкла делать глупости. А в этот раз, деточка, ты сделала большую глупость.
– Но Саша действительно ничего не знал и не видел. Он только привез меня и увез… – пробормотала Тоня.
– Дело не в том, что ты забыла сказать о Саше этому следователю. Женщины бывают очаровательно рассеянны. Это мы им охотно прощаем. Дело в том, что ты, деточка, пытаешься его оберегать. Вот это – плохо. Он уже большой мальчик. Никогда так больше не делай. Никогда. Иначе ты сама будешь ремонтировать в своем доме туалетный бачок и сама приносить домой мешки с картошкой. Мы, мужчины, более выносливы, чем можно подумать, глядя на нас.
– Больше не буду, – пообещала Тоня.
– Деточка, врать – нехорошо. Будешь – еще несколько раз. Я думаю, пять или шесть. И невольно станешь ждать благодарности, а ее как раз не будет. Получится цепочка: ты оберегаешь – он принимает как должное – ты обижаешься. Поняла? Если у тебя есть характер, то после шестого раза ты поставишь точку.
Тоня ничего не ответила. Ей заранее сделалось страшно при мысли о разговоре с Сашей. Если бы она с самого начала сказала о нем Полищуку – все бы ограничилось короткой беседой со следователем. А теперь Полищук станет выяснять у Саши, почему о его присутствии умолчали, искать подтексты, тайные смыслы и несуществующие взаимосвязи. Это будет ужасно!
Девушка поняла, что натворила дел, и чуть не заплакала.
– На антресоли, на антресоли! – закричал Хинценберг. – Только не вздумай там чихать! Но сперва – в «маленький домик»! Возьми там рулон туалетной бумаги! Современная молодежь не имеет носовых платков. Если бы в годы моей молодости оказалось, что у девушки нет носового платка, над ней бы смеялся весь город.
Тоня залезла на антресоли заблаговременно. Плакать ей уже не хотелось. Нагоняй от Хинценберга ее немного вразумил. Но старый антиквар не знал о грядущей свадьбе. Если бы знал – нагоняй был бы куда жестче.
Полищук пришел очень скоро. Продавщица Зоя Ивановна, новенькая, но очень старательная, сразу препроводила его к Хинценбергу и тут же вернулась за прилавок – подвешенный к дверному косяку колокольчик опять зазвонил, пришли возможные покупатели. Зоя Ивановна молилась Богу, чтобы это оказались женщины, – женщины сразу шли к прилавку с золотыми серьгами и кольцами. Она, собравшись работать в «Вольдемаре» долго и успешно, изучила все гороскопы, связанные с драгоценными камнями, и могла присоветовать талисман на все случаи жизни. Но это были два старичка, которых она уже запомнила: один – лысый, другой – с седой гривой. И они уже знали, что будут покупать.
Войдя в запасники, Полищук первым делом высмотрел Хинценберга. Тот из принципа не снял халата с беретиком и ждал следователя с кулдигской копией в руках. Следователь официально представился, антиквар предложил ему сесть.
– Вот точная копия украденной у Виркавса картины, – сказал он по-русски. – Любуйтесь. Если хотите, фотографируйте. А потом ищите связь между оригиналом и копией.
– А вы эту связь видите? – спросил Полищук.
– Я вижу.
– И что же это за связь?
– Картина, как теперь говорят, мессидж.
Тоня чуть не свалилась с антресолей. Она думала, что старик и слова-то такого не знает.
– То есть сообщение?
– Да, сообщение, – подтвердил Хинценберг. – Посмотрите на этого каменного дурака. Видите, что написано?
– На каком это языке? – спросил Полищук.
– Молодой человек, такого языка нет в природе. Или аббревиатура, или…
– Шифр?
– Мне тоже кажется, что шифр, – согласился Хинценберг. – Это может быть число из шести цифр. Что оно означает – одному Богу ведомо. Во всей картине только оно и представляет некоторую ценность. Сами видите, она уже ни на что не похожа.
– Откуда вы знаете, что это – точная копия?
– Так сказала госпожа Лаврентьева. Она очень опытный эксперт. Не смотрите на ее молодость. Я ее сам учил, я знаю.
– Хотел бы я с ней поговорить… – проворчал следователь.
– Все, что вы собирались ей сказать, уже сказал я, господин Полищук. Она все поняла. Она прекрасный эксперт, но, как все дамы, в сложной ситуации – глупая девочка. Так вот – я могу дать вам адрес женщины, которая принесла эту картину. Она и другие предметы старины нам приносила. Зовут ее Анна Приеде, живет в Кулдиге. Если вы узнаете, как к ней попала копия, то, может быть, что-то узнаете про оригинал.
– Странная история получается. Судя по всему, эта копия с каменным… ну, дураком, в Латвии уже очень давно. А убийца ждал, пока привезут оригинал из Канады. Если дело в шифре – получается, он следил за канадской картиной? – спросил Полищук. – Но откуда он узнал про ее существование? Вы что-либо понимаете?
– Госпожа Лаврентьева нашла в Интернете… простите, слово забыл. Такое место, где каждый может рассказывать о себе всякую ахинею. Там покойный Виркавс поместил фотоснимки своей галереи. Отозвался канадец Ральф Батлер… Но вы, господин Полищук, уже знаете про обмен картинами?
– Знаю.
– Этот Батлер – латыш. Вот чего вы, возможно, не знаете. Он переписывался с Виркавсом по-латышски. Мне кажется, что оригинал был вывезен из Латвии лет шестьдесят пять назад. Видимо, убийце от кого-то было известно о его существовании, но не знал про копию. А копия тоже явно имеет сложную историю. Давайте пойдем в нашу бухгалтерию, посмотрим документы, и вы запишете точный адрес Анны Приеде.
– Господин Хинценберг, вы уводите разговор от Антонины Лаврентьевой.
– Я знаю, что делаю. Вам лучше дружить с госпожой Лаврентьевой. В этом деле вам потребуется искусствовед, а она – хороший эксперт. Я ее рекомендую.