Чистая книга: незаконченный роман
Шрифт:
Он боком-боком обошел играющих и вышел на улицу.
Было морозно, яркая луна стояла над Копанями. Поскрипывая сапогами, он медленно, с опущенной головой, побрел на деревню.
Тетка жила на отшибе, плохо расчищенная тропинка была сплошь истоптана валенками и сапогами. И он, прищуренным глазом вглядываясь в следы, старался отыскать след Олены.
15
Савва прожил дома два дня. Помылся в бане, съездил в лес за дровами, привез сена для
– Раз с монахами не ужился, – сказал Савва, – уживайся с соснами да елями.
Ваня был рад-радехонек. Ему до смерти надоело безделье и затворничество, все еще не затихшие сплетни и пересуды вокруг него.
На Вонге, где заготовляли лес, он еще не был и сейчас, сидя на санях сзади брата, с любопытством вглядывался в занимавшийся рассвет в лесу, в угрюмые, задавленные снегом ели, медленно выплывающие из сизой мглы, в бледные, одна за другой таявшие звезды вверху.
Потом был восход солнца. Из розовой дали, вдогонку им, волнами накатывался монастырский звон, и под этот звон, как алые костры, начали вспыхивать острые вершины елей.
Карюха бежала ходко. Но Савва все погонял и погонял ее. Ему хотелось поспеть к началу работы.
– К избе не будем заезжать, – объявил он и вскоре с монастырки, широкой, хорошо уезженной дороги, свернул в сторону.
По этой росстани, похоже, ездили еще до метелей. Кобыла захрапела, забилась в снегу.
– А, мать тебя так, – зло выругался Савва. – Всегда вот так, когда торопишься.
Они соскочили с саней и тоже начали месить снег. И вот – чего боялся Савва, то и случилось. Подъехали к делянке, а там уже стучит топор.
Ефтя Дурынин, подрубавший сосну, заорал на весь лес:
– Чего рано? Не в пуховики копаневские залез?
– Я тебе покажу пуховики!
Ефтя что-то со смехом ответил, но тут с шумом, со свистом пошла сосна, и слова заглушило.
– А ты чего выстал как барин? Не знаешь, что в лесу делают? – Савва сорвал свою злость на брате, который, и глазами, и телом промерзлый, тянулся к огоньку, разложенному прямо в снегу, неподалеку от Ефти. – Заворачивай кобылу.
Ваня завернул, подвел Карюху к штабелю бревен. Крепкий, упрямый, Савва один, ловко орудуя слегой, выцепил бревно, навалил на сани.
Ваня тоже схватил слегу, но его помощь не потребовалась – подошел Ефтя. А Ефтя как медведь. Голыми красными руками облапил бревно и только крякнул, когда поднимал его.
В свою первую поездку с лесом Ваня отправился с подручным Ефти Пашкой Томиловым, который подъехал к штабелю как раз в ту минуту, когда Савва кончил затягивать веревками бревна.
– А я уж раз съездил! – похвастался Пашка и, совсем-совсем как его хозяин, захохотал.
С Пашкой Ваня сидел на одной парте в первом классе, и, кажется, не было урока, чтобы тот не скреб его тетрадку своим кошачьими глазищами. Зато в лесу Пашка чувствовал себя как рыба в воде.
– Хочешь, научу качаться на качелях? – спросил он, как только за поворотом скрылась делянка.
– А где качели? – Ваня посмотрел по сторонам.
– Балда! – Пашка выждал горбыля на дороге, вскочил на воз и, точно, закачался, как на качелях.
– А гвоздь сковать на ходу можешь? – Пашка опять вскочил на воз и, ухватившись руками за бревно, встал на голову. Встал и еще похлопал ногами, снег с валенок обил.
– Здорово, – сказал Ваня и впервые за многие-многие дни рассмеялся.
Все радовало, все нравилось ему: и это мартовское, слепящее глаза солнце, и этот нарядный сосновый бор, с которого уже сошел снег, и эта белая петлистая речка, по которой вышагивали синие тени каких-то сказочных, огромных лошадей и людей.
Мать, когда Савва объявил, что забирает его, Ваню, в лес, изменилась в лице, а Огнейка даже расплакалась: вот какое страшилище для всех этот лес.
А чего особенного? Разве он хоть раз был так счастлив в монастыре, как сейчас? Сидишь, скрипишь целый день перышком – ни повернись, ни дыхни, а тут…
Ваня сделал глубокий вдох и свистнул.
– Ха! – наморщил веснушчатый нос Пашка. – Затыкай уши. – Он ощерил редкозубый, с длинными клыками рот, выгнул язык, и свист раскатился по всему лесу.
Какую-то минуту шагали молча, потом неугомонный Пашка хлопнул Ваню по плечу.
– Давай в дурака играть.
– В дурака, на дороге?
– На возу! – Пашка достал из-за пазухи шубешки мятую, засаленную колоду карт.
– Не. За лошадями надо смотреть.
– Тю, нашел о чем горевать. Я иной раз всю дорогу от делянки до складов дрыхаю, а ты – за лошадями смотреть. Скажи лучше – струсил.
– Я струсил?
– А то я?
Ваня глянул на Карюху, ступисто вышагивающую вслед за Ефтиным Воронком, и колебания его кончились – первым запрыгнул на бревна.
Пашка играл в карты худо, не лучше, чем учился, и Ваня легко выиграл у него.
– Ничего, ничего, – утешал себя Пашка. – Я еще загну тебе салазки.
Но он и второй, и третий раз проиграл, и тут уж у него заходили ноздри.
– А я знаю, почему ты выигрываешь.
– Почему?
– Икоты знаешь.
– Че-го?
– Чего, чего. Из монастыря-то за что выгнали. Не знаем, что ли. На Федьку-келейника икоты хотел напустить.
Ваня не успел ударить Пашку, потому что в это время воз, переваливший за пригорок, вдруг остановился, и они оба полетели в снег.
Страшная догадка о какой-то непоправимой беде обожгла его, когда они еще барахтались в снегу, а потом, когда он вскочил на ноги, он с ужасом увидел, как Карюха, давясь и вылезая из хомута, оказалась на крупе…