Чистильщик
Шрифт:
— Может, я позвоню завтра твоей маме, напрошусь на ужин.
Положив одну руку на руль, другой я тянусь к заднему сиденью и открываю портфель.
— Я могу для тебя что-нибудь сделать, Джо?
— Да нет, спасибо.
— А мы с твоей мамой довольно близко общались до того, как она встретила твоего отца. Ты знал это, Джо?
— Нет, я этого не знал, Уолт.
— Ты не будешь против, если я ей позвоню? Я бы не прочь был вновь с ней сойтись.
Шанс предоставляется с такой очевидностью, что нож выпадал у меня из рук. В багажнике у меня Кэнди, но Уолт об этом не знает. Он
— Почему ты улыбаешься, Джо?
— Да так. Хотите обратно за рулем проехаться?
— Да нет, сынок, давай уж ты.
Я возвращаюсь в город. Проезжаю мимо тех же деревьев, той же заправки с полицейской машиной. Уолт болтает всю дорогу на такие темы, которые меня по молодости еще не интересуют. Что-то о диетах, болезнях и одиночестве. Рассказывает мне о маме, роется в прошлом, которое у них было до того, как она встретила отца. Уолт говорит так много, что я начинаю понимать, почему он сумел так хорошо сойтись с мамой; у него та же способность сделать из ничего нечто еще менее интересное. Его фразы перетекают одна в другую, и к ним на одном дыхании примешиваются указания, как доехать до его дома. Домик оказался маленьким и аккуратным. Очевидно, мертвая собака Уолта на газоне не гадит.
— Я позвоню твоей маме завтра утром.
— Думаю, ей это понравится. Ей будет с кем поговорить. Просто она очень любит обсуждать темы, которые, наверное, более интересны людям ее возраста; что-то насчет пенсий и рака.
Я отъезжаю и направляюсь на юг. Включаю радио и громко подпеваю. Через десять минут съезжаю с дороги и останавливаюсь среди деревьев. Трава, совершенно иссушенная последними жаркими месяцами, хрустит у меня под ногами, несмотря на то, что весь вечер шел дождик. Я снова изучаю тело, надеясь, что смогу из этого что-нибудь извлечь, думая, что Мелисса оставила мне какое сообщение. Аккуратно переворачиваю труп. Мне «улыбаются» глубокие раны. Темно-красная плоть посверкивает из-под плотных кусков кожи. У меня большие подозрения насчет того, что именно оставило такие раны. Я осторожно вытаскиваю Кэнди из багажника, чтобы не запачкаться кровью, и перекидываю ее на землю, после чего на дне багажника моим глазам предстает орудие убийства.
Мой нож.
Точнее, фотография моего ножа.
Это зрелище приводит меня к двум выводам сразу: первое, Мелисса однозначно следит за мной, и второе — у меня большие проблемы. На ноже остались мои отпечатки, как и на пистолете.
Вытаскиваю красную пластмассовую канистру с бензином и ставлю ее на землю.
В какую игру играет Мелисса? Если бы она собиралась отдать оружие полиции, то это уже давно сделала бы. Значит, хочет чего-то еще. И я уверен, что скоро она даст мне знать, что именно.
Снова запихиваю Кэнди в багажник. Ее руки все еще связаны, а рот заткнут кляпом. Это моя работа. Интересно, что она подумала, когда она так жаждала помощи, и вдруг пришла женщина и открыла багажник. Это был конец истории, которая для
Я переворачиваю ее на бок, пытаясь аккуратно упаковать обратно, но в конце концов одна нога все равно остается торчать снаружи. Когда я пытаюсь захлопнуть багажник, ломаю ей лодыжку. Она не против.
Решаю оставить багажник открытым. Встряхиваю канистру, прислушиваясь, как внутри плещется бензин. Она заполнена где-то на четверть. Смачиваю одежду Кэнди, потом закидываю канистру к ней. Вытаскиваю из машины портфель и ножом отрезаю кофточку Кэнди. Запихиваю ее в салон, оставив кусок материи свисать снаружи; щелкаю крышечкой от канистры по капоту.
Остальную работу доделывает зажигалка.
Я уже на полдороге к дому, как вдруг вспоминаю о коте. Вокруг никого нет, поэтому никто не видит, как я краду вторую машину за вечер.
Дженнифер начинает мне улыбаться, как только я появляюсь в дверях клиники. Она смотрит на меня так, будто мы старые друзья, сто лет не видевшие друг друга.
— Привет, Джо, — говорит она, и голос ее звучит весьма соблазнительно.
— Привет.
Она ждет пару секунд, ожидая, не добавлю ли я еще чего-нибудь.
— Сейчас я его принесу.
— Спасибо.
Я как раз пытаюсь представить, как выглядела бы Мелисса в утыканном гвоздями собачьем ошейнике, когда Дженнифер выносит кота в маленькой клетке.
— Не думала, что ты его возьмешь, — говорит Дженнифер, — учитывая, что ты сказал на прошлой неделе.
— На прошлой неделе?
— Когда я позвонила, ты сказал, что тебе больше не нужны коты. Сколько их у тебя?
— На прошлой неделе? — повторяю я.
Ее дружелюбная улыбка исчезает, и на смену ей приходит улыбка настороженная.
— Я звонила тебе на прошлой неделе.
— Ах вот оно что. Я болел всю прошлую неделю, очень сильно болел. Если честно, я даже не помню, как ты звонила. Всю неделю в постели провалялся. Даже не знаю, что это на меня тогда нашло, но я почти все время был в бреду. Если ты звонила, и я повел себя по-свински — сожалею.
Хотя вообще-то это она должна была выразить сожаление — ведь это у меня отрезали яичко.
Ее настороженность тут же сменяется симпатией.
— А сейчас с тобой все в порядке?
— Сейчас уже лучше. Самое странное, что у меня и котов-то никаких нет.
Она улыбается, и я думаю о том, почему мне постоянно приходится быть таким милым по отношению к другим людям. Почему я просто не могу ее куда-нибудь отвезти и сделать с ней то же, что я делаю с остальными?
— Ну, один у тебя теперь есть. Как ты его назовешь?
— Пока не думал об этом, если честно. Предложения есть?
— Давай я позвоню, если что-нибудь придумаю, — предлагает она.
— Сколько я должен за клетку? — спрашиваю я, соображая, что, если я сейчас вытащу из кармана полиэтиленовый пакет и просто запихну кота внутрь, это будет смотреться несколько странно. Готов поспорить, клетка здорово увеличит цену и так недешевого животного.
— А тебе можно доверять, если ты пообещаешь ее вернуть?
— Вообще-то моему слову можно верить.
— Тогда ты ничего не должен, — улыбается она. — Хочешь, я тебя подвезу до дома? Или ты на машине?