Чисто конкретное убийство
Шрифт:
— Памятные фотографии имений предков? — спросила я неуверенно.
— Понятия не имею. Но это вот склеп дедушки, я уверена.
— Который?.. А-а-а, этот. Какого? А-а-а, двоюродного… Значит, это памятные фото, только обошлись с ними плохо.
— Если бы то должны были быть места захоронения… то есть, я хотела сказать, тайники с движимым имуществом, которое мне так и не досталось, мне с этого и так пользы не будет, потому что где я эти виллы теперь искать буду? После стольких войн и переворотов? К тому же все по кусочкам, нигде цельной картины не найти.
Я сосредоточенно, хотя и без особой надежды, смотрела на фрагменты строений.
— Адреса этих твоих предков у тебя, случайно, не сохранились? Где у них были вотчины и пажити? Потому что я, например, знаю, где мои прадедушка и прабабушка жили до Первой мировой войны, а у пращуров с другой стороны есть склеп на Повонзках с 1847 года, и я его обязательно найду, приложив некоторые старания. А у тебя что?
— У меня лично пока склепа нет, — очень вежливо заметила мне Баська. — Я тут сижу вполне себе живая. Но вообще-то ты права, в этой семье веками никто не выбрасывал бумаги, поэтому у меня так тесно. Ирония судьбы: бумажное наследство уцелело, а ценности черти взяли.
— Не взяли, а спрятали. Оставили тебе надежду.
— Надеялась я вчера, когда этот вулкан следственной энергии допрашивал подозреваемых. Понимаешь, тут — чужие люди, там — мои смутные воспоминания, атмосфера напряженная, я все надеялась, что кто-нибудь о чем-нибудь проболтается, и я о чем-нибудь случайно дознаюсь. А тут — фига с маком. И эта лопата меня напугала…
— Вот именно, — буркнула я вполголоса. — Лопата…
Вчерашний допрос прошел прямо-таки блестяще, но через два дня Возняк распорядился провести второй.
И снова на участках.
Он как следует постарался и получил комплект свидетелей — просто загляденье: обе части, для скелета и для головы… Ну как они могли не знать друг друга? Только одна особа знала и тех, и других, но именно эта особа была как раз совершенно бесполезной, потому что десять лет назад ее черти носили неизвестно где и она ни о чем не ведала. Мерзостная баба.
Насчет десяти лет он был полностью уверен. Патологоанатом не ударил в грязь лицом: пока скелет не отправили в архив вещдоков, он созвал настоящий консилиум. С ним совещались четверо коллег, в том числе один опытнейший патологоанатом. Один ортопед, один анатом и один педиатр, потому что такой великолепно развитый и нигде не поврежденный скелет не мог в детстве, в отроческие годы, быть хилым уродом. Его же не в клетке держали! Сильный, живой и энергичный мальчик — каким чудом он сумел не получить вообще никаких травм?
На этот вопрос педиатр ответить не сумел, только предположил, что родители скорее всего не курили, не пили, не ели никакой химии, на диетах не сидели и дышали исключительно свежим воздухом. Гипотезу все хором сочли дурацкой, потому что таких родителей на свете нет и быть не может. К тому же ортопед пробормотал:
— Ага, и еще прогрызали дыры в стенах с известковой побелкой. Чтобы снабдить потомка костным кальцием…
За этим исключением консилиум сплотило единодушие, неслыханное в медицинских кругах. Мнение относительно возраста безголового скелета совпало до года: пять-шесть лет, без споров и ссор, поэтому сейчас, после обретения головы, все вместе тянуло на лет десять — десять с половиной. В виде трупа, естественно, не при жизни.
И вот именно тогда эта баба, подававшая хоть какие-то надежды и знавшая обе семьи, прямо-таки издевательски дразнила их своим отсутствием на родине. Просто какая-то зловредная подлость!
Хотя баба призналась в близком знакомстве с лопатой.
Та вторая… как ее там… Росчишевская — тоже призналась.
Обе пересилили свое нежелание говорить и заявили, что знали в своей жизни только одного человека, который мог бы снести чью-нибудь голову этой самой знакомой лопатой.
А вот кому именно снесли голову, ни одна из баб не знала, и видно было, что они говорят правду.
Перелет головы через аллейку и захоронение тела в плодородной парниковой земле произошли одновременно. На основании состояния парника, которое после бессчетных споров установили шестеро свидетелей и подтвердил возраст чайной розы, моментом убийства решено было считать начало июня. В начале июня, десять лет и три месяца назад кто-то здесь пришил типа с богатой костной структурой, и появились две неизвестные величины. Кто убил и кого убили.
Ну и еще — чем убили. Потому что лопата сама назойливо напрашивалась на роль орудия убийства, но все же вызывала недоверие. Никто не верил в лопату. Комиссар Анджей Возняк настолько потерял здравый смысл, что начал допрос с этих двух баб, которые признались в близком знакомстве с инструментом, и допрашивал он их не порознь, а вместе. Комиссар загнал их в беседку, отрезав от остальных свидетелей, который сторожил выделенный ему помощник, — чтобы не подслушивали.
Комиссар хитроумно начал издалека — с лопаты.
Обе допрашиваемые согласно, хотя каждая по отдельности, признались, что про лопату им кое-что известно. Они видели ее в разное время. Возможно, это были две разные лопаты. Сделали ее вручную. Сама лопата, то есть металлическая ее часть, сделана была на заводе, из замечательной хирургической стали, хотя черт знает, как там на самом деле, потому что какой завод будет выпускать лопаты из хирургической стали? Но вот профилирование, форма и заточка — это уж точно ручная работа. Обе дамы собственными глазами видели, как продвигалась работа. Именно что видели по очереди, и каждая — в свое время.
— Это был маньяк, — с отвращением сказала старшая, носившая в жизни такое количество фамилий, что Возняк предпочел звать ее по имени. Иоанна. По крайней мере нормальное имя. — Я не сразу сообразила, но сейчас я в этом совершенно уверена. Он точил и шлифовал все, что ему под руку попадало, менял форму и разглаживал. Он просто не умел спокойно сидеть и разговаривать, если не мог что-то мастерить руками. Невроз какой-то.
— Паранойя, — поправила ее младшая, Росчишевская, имя которой Возняк для разнообразия напрочь забыл от волнения. — Если кто-то, закрывая на замок дверь развалюхи — чужого дровяного сарая, чистит от ржавчины и полирует старый засов, это просто не может быть нормальный человек. Он тогда даже на поезд опоздал, — клиническая картина..
— А вы давно его знали?
— По-разному, — ответили обе дамы одновременно.
— Что значит «по-разному»?
— Мы его не вместе знали, а каждая по отдельности, — объяснила Росчишевская.
— И мы с ней друг о дружке ничего не знали, — добавила Иоанна — Мы с ней только предполагаем, что это один и тот же тип, а не двое разных.
Возняку показалось, что запутанная и сложная тема ускользает у него из рук. А, к черту хитрости!
— Это тот самый, о ком вы обе сказали, что один-единственный на свете может воспользоваться лопатой для совершения убийства?