Чисто конкретное убийство
Шрифт:
Гурский и Возняк устроили ей форменный допрос.
Гурский вспомнил какую-то замшелую сенсацию в семье брата. Тогда он не обратил на нее никакого внимания, но что-то помнил. Эва выкапывала из памяти все больше и больше.
— Минутку, — перебила она — Где именно все это случилось? Я имею в виду этого вашего покойника. Кто его нашел и где?
— Как раз на участке, между твоей теткой и воротами в садовое товарищество. Ближе к воротам. Он лежал в парнике, присыпанный землей.
— И они еще выкапывали бамбук, — мрачно
— Да пофиг мне твой бамбук. Так! Был дождик, так потихоньку моросило, я шла мимо и взглянула в ту сторону, потому что вокруг вообще было пусто. Потрясающая бабенция, черные лохмы у нее торчали из-под капюшона, пластикового такого, а волосы — настоящий стог сена. Столько волос! И брови, черные такие, но не крашеные. Такие же, как волосы, тоже черные. Она загорелая была, поэтому все выглядело в одном стиле.
На ней было что-то такое дурацкое… А, да! Такой фартук: на лямочках, в цветочек, он на ней сидел, как на корове седло, а под фартуком ничего не было. А еще пластиковая накидка от дождя, прозрачная. Она мне просто врезалась в память, перед глазами так и стоит.
— Зачем ты туда в дождь потащилась?
— Как это зачем! Как раз за «Эмансипированными женщинами»! Я у тетки в беседке по ошибке оставила книжку, а потом ждала, когда дождь прекратится. Ну, и сроки уже поджимали: на следующий день надо было сдавать сочинение.
— Эта баба там одна была? — жадно допытывался Возняк.
— Не знаю. Ой, да что я такое говорю! Знаю! Там был мужик. Тоже здоровенный и голый, он мне не понравился, это я четко полдню…
— Совсем голый? — подозрительно спросил Гурский.
Эва на миг задумалась.
— До пояса — совсем, но на заднице у него вроде плавки были. Или, может, спортивные шорты, темные, не белые, это точно. Короткие. Что на ногах — не знаю, растительность заслоняла. Господи боже ты мой, какой же это был мерзкий день… поэтому я так хорошо все помню. С утра «неотложка» по ошибке приехала к нам, уперлись искать у нас раненого, а речь шла о соседях этажом выше. Потом Томек принес из школы таракана, мутанта какого-то, просто гиганта, бабушку Весю чуть удар не хватил, она такой скандал закатила…
Гурский кивал головой, но Возняк не знал в подробностях личную жизнь своего начальника. Задавать вопросы он не осмеливался, однако выражение лица у него было такое, что Эва решила объяснить ситуацию:
— Томек, мой младший брат, интересовался зоологией и таскал домой всяко-разных зверюшек откуда угодно. Он мечтал держать дома носорога, лошадку, на худой конец — овцу, но у нас тесновато было, вот он и приносил, что поменьше. Из-за этого таракана бабушка такое извержение вулкана устроила, что потом, когда я возвращалась с тетиной дачки с «Эмансипированными женщинами», при виде этой черной бабищи я подумала, что на бабушкином месте я бы с легкостью весь дом разнесла по кирпичику…
— А мужик? — спросил Гурский.
— Вот именно, — вздохнула Эва. — Он мне показался ужасно противным, потому что как-то слишком много его было. И этой его наготы. Поэтому я сразу же перевела взгляд на тетку, и она у меня в памяти и осталась. Ну вот сколько это все длилось? Секунд пять — десять? Я шла обычным шагом, дождь накрапывал, кусты заслоняли вид, что можно было увидеть? А я ее все-таки помню… Нет, погодите. Что-то у меня тогда, кажется, упало, я это все собирала, что это могло быть?
— Какая разница! Ну, упало, ты подбирала. И что еще? Может, там был еще кто-то? В кустах никто не таился?
Эва засомневалась и задумалась.
— Даже если и таился, я не видела. Зато слышала.
— Что ты слышала?
— Трудно сказать. Голос. По-моему, мужской. Мне так кажется, что он доносился с того самого участка, но вот за это уже не поручусь. Содержания я не знаю, по-моему, до меня оно не дошло, поэтому и мечтать нечего, чтобы я вспомнила. Сам голос звучал омерзительно, как-то очень жестоко. Безжалостно. Мне аж зябко стало, и мурашки по спине побежали.
— А смысл ты не уловила?
— Почти нет. Но у меня создалось впечатление, что он против чего-то протестовал. Кроме того, дождик все-таки шелестел.
— Черт, как жалко-то! — огорчился Возняк. — А что они вообще там делали?
Эва пожала плечами.
— Понятия не имею. Он стоял ко мне почти спиной и никак при этом не шатался… например, не наклонялся, ничего не делал. Просто стоял. Мог в носу ковырять. А тетка тоже стояла и опиралась на палку.
— На палку?! На какую палку?
— Тоже не знаю. На толстую, наверное, тоненькая ее бы не выдержала.
— И когда точно это было? Какого числа?
— Мать честная, просто допрос подозреваемого! Что вы делали в четверг в шестнадцать часов три года назад, да кто помнит такие вещи? Но я могу проверить, возможно, у меня записано в ежедневнике за тот год. Я на всякий случай ежедневники не выбрасываю.
— Так проверь, — настойчиво попросил Гурский.
— Ты просто жемчужина без изъяна, — торжественно и решительно высказался Возняк.
Эва милостиво согласилась быть жемчужиной и обещала позвонить дяде сразу по возвращении домой.
Действительно, на увеличенном и отреставрированном снимке красовался Феликс На сорок лет моложе, но худые мужчины с четкими чертами лица с возрастом меняются мало, если не лысеют и не отпускают бороду. Остальные шесть голов на снимке, тоже увеличенных стараниями фотохудожника, я не знала.
Зато Баська знала.
Она очень долго вглядывалась в снимок под лупой, молча, возмущенная, растерянная и окаменевшая, прямо-таки видно было, как в ней закипает котел эмоций. Она не издавала ни звука, и было похоже, что она уже никогда в жизни не заговорит.