Чистое сердце
Шрифт:
Миновав развилку у креста приблизительно в девять часов утра, техасское войско после двадцатиминутного отдыха снова выступило в поход. Беспрепятственно выйдя из ущелья Серро-Пардо к лугу, с которого уже виднелась река с выброшенными на берег судами, которые и были целью этого перехода, дон Фелисио Пас без всякой видимой причины повернул фронт своего отряда и приказал ему сдвинуться в колонну. Когда это было исполнено, он скомандовал «стой», а сам, повернув лошадь, снова въехал в ущелье, но на этот раз совсем один. Дорогой он бросал вокруг себя пытливые взгляды, но, насколько мог видеть его глаз, тропинка впереди
— Спрячьтесь в кусты, полковник, — сказал он ему, — вы же знаете, что за каждым листом на дереве скрываются глаза. Если меня одного увидят на дороге, то в моем присутствии не найдут ничего подозрительного, но если увидят вас, карамба!.. Не следует, чтобы вас видели. Мы прекрасно можем разговаривать на расстоянии — здесь нас могут услышать только уши друзей.
— Вы как всегда благоразумны, дон Фелисио.
— Вовсе нет! Я только хочу отомстить этим разбойникам, которые захватили и разграбили так много великолепных поместий, а ненависть внушает осторожность.
— Каковы бы ни были причины ваших поступков, они вдохновляют вас, а это главное. Но возвратимся к нашему делу. Что вам нужно от меня? — спросил полковник.
— Мне нужно узнать от вас две вещи.
— Что именно?
— Действительно ли доволен генерал Рубио планом, который я ему предложил?
— Доказательства этому налицо. Если бы дела обстояли иначе, меня бы здесь не было!
— Это верно.
— Что же второе?
— Это щепетильный вопрос!
— А-а! Вы возбуждаете мое любопытство! — воскликнул со смехом полковник.
Дон Фелисио нахмурился и, невольно понизив голос, проговорил:
— Это очень серьезно, дон Хуан. Я хочу перед началом сражения узнать, сохранили ли вы по отношению ко мне то уважение и ту приязнь, которыми вы удостаивали меня на асиенде дель-Меските?
Полковник в смущении отвернулся.
— К чему этот вопрос в данную минуту? — сказал он.
Дон Фелисио побледнел и устремил на него сверкающий взгляд.
— Умоляю вас, дон Хуан, ответьте мне! — просил он настойчиво. — Что бы вы ни думали, каково бы ни было ваше мнение обо мне, я желаю его узнать. Так нужно!
— Не требуйте от меня этого, дон Фелисио, прошу вас. Какое вам дело до моего мнения? Оно ведь личное и не может иметь значения.
— Какое мне дело?! — воскликнул дон Фелисио с горячностью. — Впрочем, бесполезно настаивать на этом: я уже знаю все, что хотел узнать. Благодарю вас, дон Хуан, я ни о чем вас больше не спрашиваю. Когда человек такой благородный, как вы, и с таким честным сердцем, как ваше, осудит чей-либо поступок, то это значит, что поступок этот действительно заслуживает порицания!
— Ну хорошо! Если вы непременно хотите знать мое мнение, дон Фелисио, то я вам его выскажу. Да, я порицаю вас, но не осуждаю, потому что не могу и не хочу быть вашим судьей. Я в глубине души убежден, дон Фелисио, что человек, который независимо от причин, побудивших его к этому, сделался предателем, совершил больше чем преступление: он пошел на низость. Этого человека я могу жалеть, но уважать его я не могу!
Бывший мажордом выслушал эти жестокие слова весь бледный, с холодным потом на лице, но высоко подняв голову, с мрачно сверкающим взглядом. Когда дон Хуан кончил говорить, он холодно поклонился, и, взяв молодого человека за руку, которую тот не выказывал попытки выдернуть, проговорил:
— Хорошо! Ваши слова жестоки, но справедливы. Благодарю вас за откровенность, дон Хуан, теперь я знаю, что мне остается делать!
Полковник, не сумевший под впечатлением минуты удержаться, чтобы не ответить чистосердечно на заданный ему вопрос, подумал, что зашел слишком далеко и, испугавшись последствий своей неосторожности, воскликнул:
— Простите меня, дон Фелисио, я говорил как безумец!
— Полноте, полноте, дои Хуан! — ответил тот с горькой усмешкой. — Не старайтесь взять ваши слова назад! Вы были только отголоском моей собственной совести, и сердце мое часто говорило мне то же. Не бойтесь, что я поддамся мгновенной вспышке гнева, нет! Я — один из тех людей, которые, раз избрав какой-либо путь, идут по нему до конца, чего бы это им ни стоило. Но покончим с этим — я вижу облако пыли, это, по всей вероятности, идут наши друзья, — добавил он с едкой иронией. — Прощайте, дон Хуан, прощайте!
И не дожидаясь возражений полковника, дон Фелисио пришпорил лошадь и покинул ущелье так же быстро, как и въехал в него.
Полковник с минуту задумчиво следил за ним глазами.
— Увы, — пробормотал он, — этот человек скорее несчастный, чем преступник, или я жестоко ошибаюсь. И если его сегодня не убьют, то это, конечно, случится не от того, что он старался избежать смерти! — И печально покачав головой, полковник скрылся в кустах, из которых вышел.
Тем временем техасская армия быстро продвигалась вперед.
Так же, как и у мексиканцев, каждый кавалерист техасского войска вез позади себя на крупе лошади по пехотинцу. Отряд уже был на расстоянии пушечного выстрела от границы топких болот. Это обстоятельство заставило техасцев остановиться и подождать своих разведчиков, посланных во все стороны; после небольшого привала отряд снова двинулся в путь, но уже не в прежнем порядке: дорога постепенно сужалась, и войско было вынуждено, сдвоив ряды, идти более узкой колонной. Надо заметить, что высланные вперед разведчики не обнаружили ничего подозрительного, а потому отряд шел совершенно спокойно, и безмятежность эта подкреплялась надеждой в скором времени дойти до реки и, завладев там судами, перебраться в Гальвестон.
Один только Ягуар не разделял всеобщего спокойствия. Привычный с давних пор к войне с засадами, он понимал, что местность, через которую проходил отряд, была как нельзя более удобной для таких засад; он боялся, что им не суждено будет беспрепятственно дойти до реки. Молодого вождя повстанцев томило предчувствие близкой беды. Он угадывал ее, чувствовал, но вместе с тем не мог предвидеть, с какой именно стороны она появится и обрушится на него и его товарищей. Нет ничего ужаснее положения человека, ощущающего близость неминуемой беды, отвратить которую он не может.