Чистое сердце
Шрифт:
— Поэтому не проходит дня, чтобы мы не обменялись несколькими пулями или несколькими сабельными ударами с мексиканцами.
— Продолжайте.
— Вчера — как видите, это было совсем недавно, прошло всего несколько часов — нас внезапно атаковали сорок мексиканских кавалеристов. Было около трех часов. Генерал Хьюстон с главными силами переправлялся через реку, у нас же был приказ сопротивляться до последней возможности, чтобы защитить переправу. Приказ этот был излишним; при виде мексиканцев мы бросились на них очертя голову, разгорелся бой. После минутной схватки мексиканцы были разбиты, отступили и обратились в бегство, оставив два-три трупа на поле битвы. У нас было слишком мало сил, чтобы преследовать врагов, а потому я дал приказ солдатам вернуться на свои места и сам приготовился сделать то же, но вдруг два беглеца — два мексиканских кавалериста — вместо того, чтобы продолжать бегство, остановились и, прикрепив свои платки к концам сабель, подали знак, что желают переговорить со мной. Я приблизился к этим солдатам, больше походившим на бандитов, и спросил, чего они хотят. Один из них, человек высокого роста, с суровым лицом, ответил мне:
«Оказать вам услугу, если вы — Ягуар».
«Да, я — Ягуар, — ответил я, — а кто вы? Как ваше имя?»
«Это вас не касается, раз у меня хорошие намерения».
«Надо еще узнать, каковы эти намерения».
«Гм! — сказал он. — Вы слишком недоверчивы, compadre».
«Ну, Сандоваль, — перебил его другой кавалерист, с голосом нежным, как у женщины, вмешиваясь в разговор, — не виляй, кончай скорее».
«Мне ничего другого и не надо, — ответил тот угрюмо, — этот сеньор заставляет меня лукавить, а я хотел бы говорить прямо».
Другой кавалерист, пожав плечами, обратился ко мне:
«Словом, кабальеро, вот бумага, которую поручила вам передать особа, очень интересующая вас».
Я схватил бумагу и уже хотел ее развернуть: у меня появилось тайное предчувствие несчастья.
«Нет, — сказал мексиканец, быстро останавливая мою руку, — прочтете, когда будете среди своих».
«Согласен, — сказал я, — но, наверное, вы не собирались даром оказать мне услугу, в чем бы она ни заключалась».
«Почему же?»
«Вы меня не знаете и не можете испытывать сочувствие ко мне».
«Может быть, — ответил кавалерист, — но не давайте никаких обещаний, пока не узнаете содержания письма».
Затем он сделал знак своему товарищу, и слегка поклонившись, оба умчались галопом, оставив меня в растерянности от странного завершения нашей беседы. Я машинально принялся складывать бумагу, доставшуюся мне таким необыкновенным образом, и все не решался раскрыть ее.
— В самом деле, — пробормотал американец, — что же вы сделали после того, как ваши собеседники покинули вас?
— Я долго провожал их взглядом, а затем несколько внезапных выстрелов, раздавшихся возле меня, так что пули просвистали мимо ушей, вернули меня к действительности. Я пригнулся к шее лошади и, вонзая шпоры в ее бока, помчался во всю прыть в лагерь. Едва приехав, сгорая от нетерпения и любопытства, я вскрыл письмо.
— И оно было?..
— От Кармелы.
— By God! — сказал американец, стукнув кулаком по столу. — Я был в этом уверен.
ГЛАВА XXI. Сандоваль
— Да, — сказал Ягуар через минуту, — это письмо было целиком написано рукой Кармелы. И знаете, что оно содержало? Хотите это узнать? Американец огляделся.
— Э! — воскликнул Ягуар с жаром. — Это не важно. Эти храбрые парни — наши друзья, и притом друзья верные и преданные. Зачем же скрывать от них то, что завтра я вынужден буду им сказать.
Джон Дэвис поклонился.
— Вы неправильно поняли мою мысль, — сказал он. — Я боюсь не тех, которые слушают здесь, а тех, которые могут подслушать снаружи.
Молодой человек покачал головой.
— Нет, нет, — сказал он, — не бойтесь никого, Дэвис, старый дружище. Никто нас не подслушает.
— Тогда читайте скорее письмо, я хочу узнать его содержание.
Несмотря на то, что предрассветные сумерки перекрасили горизонт всеми цветами радуги, свет был не настолько силен, чтобы можно было читать без дополнительного освещения. Ланси схватил светильник, у которого фитиль обуглился и не давал большого света, снял с него пальцами нагар и поднял на высоту лица Ягуара.
Последний после минутного колебания вынул из бокового кармана своей замшевой куртки грязную смятую бумагу, развернул ее и прочел:
Командиру техасских вольных стрелков, прозванному Ягуаром.
Если вы и в самом деле питаете ко мне то сочувствие, которое так часто хотели доказать, спасите меня, спасите дочь вашего друга! Выйдя из Гальвестона на поиски моего отца, я попала в руки своего самого жестокого врага. Единственная моя надежда заключается в двух людях: в вас и полковнике Мелендесе. Мой отец слишком далеко, чтобы я могла надеяться на незамедлительную помощь с его стороны. Да к тому же его жизнь для меня слишком дорога, чтобы я согласилась рисковать ей, несмотря на все, что может произойти. Я надеюсь на вас, как на Бога! Неужели вы обманете мои надежды?
Несчастная Кармела.
— Гм! — прошептал американец. — Это все?
— Нет, — ответил молодой человек, — есть еще другое письмо, приложенное к первому.
— От Кармелы?
— Нет.
— А от кого же?
— Не знаю, оно не подписано.
— И вы никого не подозреваете?
— Может быть. Но до того как я вам скажу, кого подозреваю, не лишним будет вам прочесть это второе письмо.
— Зачем?
— А чтобы узнать, разделяете ли вы мое мнение и подтверждают ли ваши подозрения мои?
— Хорошо, я понимаю вас. Читайте.
Ягуар взял бумагу, уже наполовину сложенную, и прочел:
Это письмо, приготовленное в двух экземплярах, адресовано доньей Кармелой к двум лицам: сеньору Ягуару и полковнику Мелендесу. Второй экземпляр еще не вручен: я ожидаю ответа Ягуара. От него зависит не только спасение девушки, но и успех дела, за которое он так храбро борется. Для этого он должен сделать очень простую вещь, а именно: отправиться между восемью и девятью часами утра в Гуэва дель-Венадо. Знакомый ему человек выйдет из грота и сообщит, на каких условиях он согласен помочь в этом предприятии.
Имеющий уши — да слышит!
Ягуар сложил бумагу и положил в карман своей куртки.
— Это все? — спросил американец.
— На этот раз все, — ответил молодой человек. — И что вы думаете об этом послании?
— By God! Я думаю, что человек, писавший это письмо и вручивший вам его, — одно лицо.
— Согласен с вами, я думаю то же. Что я должен делать, по вашему мнению?
— А! Этот вопрос сложнее, чем первый!
— Подумайте, ведь это касается Кармелы.
— Я это хорошо понимаю. Но представьте себе, что это свидание может оказаться западней!