Чистое золото
Шрифт:
А Павел, дружелюбно оттесняя Саньку к дверям, вывел его в коридор, потом на лестницу, в раздевалку, а там вышел с ним за дверь — да так в тот вечер больше в клуб и не вернулся.
Потом он рассказал товарищам, что Маврин, очутившись на улице, полез драться. Павел с силой встряхнул его, вывел на дорогу и сказал:
— Ступай домой и больше пьяным в клуб не являйся, пока в приисковое управление не заявили. Понял?
— Что ты сволочь — я понял! — заорал Санька.
Нелепо махая непослушными руками, он наскакивал на Павла
Заварухин сначала оборонялся, а потом, обозлившись, стал давать сдачи. Хоть был он высок и силен, ему нелегко удалось справиться с вертким и ловким парнишкой. Они долго возились и пыхтели в снегу. Наконец Павел вскочил и стал отряхиваться. Поверженный Санька, лежа в сугробе, сначала ругался, потом затих и вдруг всхлипнул. Павел прислушался: да, смельчак и наглец Маврин плакал, как плачут ребята от стыда и злости.
Тогда Павел сгреб ослабевшего от водки и возни Саньку и понес его в общежитие.
— Пусти! — хрипел Маврин. — Хватит, поиздевался!
— Молчи, дурак! — отвечал Павел. — Пусти тебя — ты назло замерзнешь, а потом за тебя отвечай!
В общежитии он положил Маврина на кровать, снял с него сапоги и сел рядом. Саньку, видимо, мутило. Он притих. Других ребят в комнате не было. Ночная смена работала, а свободные Санькины друзья играли в клубе в кошки-мышки.
— Скверно тебе? Может, воды дать? — спросил Павел.
— Иди ты к чорту! Доктор выискался!.. — сумрачно проворчал Санька и отвел глаза.
В них уже блеснула привычная мавринская усмешка. Санька всеми силами старался сдержать ее, но, снова встретившись глазами с Павлом, не стерпел. Враги дружно захохотали. Потом начался разговор.
На вопросы, о чем он говорил с Мавриным, Павлик отвечал: «Так, вообще… О жизни». Заварухин не упрекал Саньку, а тот не давал никаких обещаний, но отношение его к комсомольскому секретарю изменилось с этой ночи. Охота дразнить школьников и мешать их делам пропала. Санька долго не показывался в клубе, а когда пришел со своей ватагой, то все держались пристойно.
С Павлом у него возникла своеобразная дружба. Раз в два или три месяца Маврин зазывал к себе в общежитие Заварухина. Там происходили большие разговоры, и в них участвовали все Санькины друзья. Павел поговорил о Маврине с Николаем Сергеевичем. Старый мастер стал присматриваться к Саньке и перевел его на более интересную работу. Он оценил живого, смышленого парня, хлопотал о нем в завкоме и добился того, что Саньку откомандировали в город на курсы. На фронт Павел уходил, когда Маврина уже не было на прииске…
Все это живо вспомнилось Тоне сегодня. После концерта Маврин снова подошел к ней в раздевалке.
— Вы что же, вернулись опять сюда работать? — спросила Тоня.
— Вернулся… — рассказывал Санька. — Полтора годика отучился. Кончил курсы с отличием… Только сегодня приехал. Опять думаю к папаше вашему, к Николаю Сергеевичу. Отдельную комнату мне с товарищем в общежитии обещали…
— Это хорошо…
— А вы, значит, нынче на аттестат идете?
Маврин говорил необыкновенно вежливо и тихо. Он заметно важничал и старался не выйти из роли солидного, сознательного парня, лучшего курсанта, присланного на прииск для ударной работы.
— Да, скоро начнутся выпускные экзамены.
— Так… Ну, кое-кого еще повидать надо… Пожелаю всего наилучшего.
Тоня протянула Саньке руку. Понизив голос, он сказал:
— Извиняюсь… А секретарь-то… Паша… Ничего, значит, в точности неизвестно?
— Нет.
— Эх!..
Тоне показалось, что Маврин выругался про себя. Но яркие глаза его были нежны и печальны, когда он спросил:
— Не найти такого другого, а, девушка?
И Тоня ответила ему искренне и просто:
— Нет, не найти, Саня.
— Да. Вот и ребята говорят. Все его уважали, а я-то уж…
Он хотел еще что-то сказать, но махнул рукой и отошел. Тоня стояла опустив глаза. Опять пришло к ней сознание большой потери, точно она только сейчас, сию минуту, узнала, что больше никогда не увидит Павлика. Ей показалось невозможным идти домой с Лизой, слушать оживленную болтовню.
В такие минуты хочется, чтобы возле тебя был какой-то внимательный и не шумный человек. Он может идти рядом и молчать, но молчит он так, что ты знаешь: не о своих делах он думает, а о тебе. Он слушает и понимает тебя, полон интереса и сочувствия. Толя Соколов такой…
«Был такой…» — поправила себя Тоня.
Хотя ее отношения с Анатолием уже давно были далекими, но ей казалось, что стоит ласково поговорить с ним, позвать с собой, и он станет прежним. Однако что — то мешало выполнить это намерение. Тоня сама не сумела бы определить, что именно, — может быть, короткий разговор с Зинаидой Андреевной.
Пожалуй, все-таки нужно заговорить с ним. Сам он не подойдет, чувствует себя виноватым… Надо показать, что она не сердится…
Она невольно начала искать глазами Анатолия и сразу нашла. Соколов смотрел в ее сторону, держа в руках Женину шубку.
Тоня отвернулась, вышла из клуба, нырнула в темень и вот теперь неизвестно зачем стоит здесь на мостике.
Как рад был бы Павлик, увидев вместо прежнего Маврина этого подтянутого, вежливого парня! Никогда он его не увидит…
А Анатолий? Каким хорошим другом он казался и стал совсем чужим. Один Павлик был верный и сильный. Настоящий! И вот его нет нигде на целом свете!..
Глубоко вздохнув, она выпрямилась, и снова до ее слуха донеслось невнятное бормотанье. Громкие голоса и смех смолкли, и, наверно, уже давно… Добрые люди разошлись по домам. Но кто же эти неугомонные, что не могут расстаться? Чей нескончаемый рассказ тянется так долго? А может быть, это и не людской разговор? Бормотанье то стихает, то усиливается и вдруг прерывается тихим всхлипом. Или это всплеск смеха?