Чистое золото
Шрифт:
Пришлось довольно долго ждать, пока за дверью не послышались возбужденные голоса мальчиков и ворчанье дежурной нянечки:
— Идите, идите уж! Ступай, Степа! Небось дома ждут не дождутся: когда, мол, наш сокол ясный прилетит… И мальчонку к Мухамету отведи, слышишь?
— Слышу, слышу!
Хлопнула дверь, но мальчики задержались в тамбуре.
— Плохой жмия, не страшный, — говорил Митхат.
— Ну и что же! Ему не полагается страшным быть. Ом не змея, а уж.
— Уж… уж… — повторял
Ребята вышли на крыльцо и остановились. Митхат быстро повернулся, хотел юркнуть обратно в дверь, но Татьяна Борисовна крепко взяла его за руку.
— Давай знакомиться, — сказала она. — Как тебя зовут, я уже знаю, а мое имя Татьяна Борисовна Новикова. Ты не забудешь?
Митхат глядел на нее исподлобья и слегка пятился, но отрицательно помотал головой.
— Запомнишь, значит? Вот и хорошо. А это Надежда Георгиевна — директор нашей школы.
— Хочешь у нас учиться, Митхат? — спросила Сабурова.
— А зверей кормить можно будет?
— Почему же нельзя? Будешь учиться, будешь и за животными ухаживать в живом уголке.
— И за мышь? — спросил Митхат тоненьким голоском.
— Конечно. А сейчас иди-ка с братом домой. Надо тебе устроиться на новом месте. Я завтра посмотреть приду, все ли у тебя в порядке.
— Иди, ради бога, домой! — взмолился Мухамет. — Кушать надо, отдыхать…
— Айда! — решительно сказал Митхат. — И Степа пойдет.
— Куда Степа? — замахал руками Мухамет. — Степе домой надо.
— Нет, Степа пусть с нами.
— Что я буду с тобой делать, а? — безнадежно спросил Мухамет и, вздохнув, обратился к Степе: — Ну, идем, гость будешь.
Он повел ребят к себе, для верности держа обоих за руки.
Глава шестнадцатая
Весна заупрямилась и даже на праздник к людям не вышла. Первомай встречали в снегу. Это не было редкостью. Почти всякий год на Первое мая лежал снег, а иногда завертывал и запоздалый морозец.
Зато с пятого числа началось быстрое, дружное таянье.
Г онимы вешними лучами.
С окрестных гор уже снега Сбежали мутными ручьями На потопленные луга, — читала в классе Сабурова, и все школьники оборачивались к широким окнам. С гор действительно мчались, обходя камни, сталкиваясь и сверкая, сотни ручьев, и шумели они так, что, разговаривая, приходилось повышать голос.
Жители поселка опасливо поглядывали на вздувшуюся Серебрянку. В этом году можно было ожидать большого напора льда.
Однажды вечером у Тони собрались девушки. Экзаменовали друг друга по курсу литературы.
— Иногда кажется, что все знаешь, — сказала Лиза, забирая из каменной чашки горсть кедровых орешков, — а иной раз такая неразбериха в голове, что ничего не можешь сообразить!
— А я, вы знаете, девочки, какая трусиха, — отозвалась Женя, — но чем ближе к экзаменам, тем меньше боюсь. Серьезно!
— Смотри-ка, Антонина, наша куропаточка в орлицу обращается!
Подруги засмеялись, но смех тут же смолк. В дом ворвался страшный, воющий звук. Он был тревожен и дик. Он нарастал и становился все более грозным.
— Тосенька, сирена! — крикнула Женя, и Тоня увидела ее искаженное страхом, разом изменившееся лицо. — Наверно, в шахте авария! Беда! Тоня, скорее!
Тоня сорвала с вешалки ватник:
— И мамы, как на грех, дома нет! Надо хоть записку ей оставить…
В окно сильно застучали.
— Кто там? Посмотри, Лиза!
Лиза побежала открывать дверь.
— Андрейка! Мохов пришел!
— Что случилось? Где авария? В какой шахте? — взволнованно спрашивали девушки запыхавшегося Мохова.
Он в первую минуту ничего не мог сказать и только мотал головой.
— Никакой аварии! — насилу выговорил он наконец. — Серебрянка пошла, канава раздулась… Боятся, как бы шахты не затопило. Айда в школу, там сбор всех комсомольцев.
Тоня быстро заперла дом и подсунула ключ под дверь.
Друзья бегом кинулись к школе. Густая грязь, смешанная с еще не сошедшим разбухшим снегом, облепляла ноги, мешала бежать.
На школьном дворе покачивались фонари, слышался тревожный говор.
— Стройся, ребята! — покрывая шум, прозвучал голос Иллариона.
Девушки заняли места в рядах товарищей.
Школьники двинулись. Ночь шумела вокруг них топотом бегущих людей, громкими возгласами, страшным воем сирены, который то падал, то поднимался до предельной пронзительности.
Под ногами хлюпала вода. Широкая каменная дамба, перегораживающая реку, чернела от множества людей. Скоро пришлось идти по щиколотку в воде. Серебрянка бурлила. Большие льдины, напирая друг на друга, со скрежетом лезли на берег, ударялись о дамбу. Река шумно ворочала лед, камни, тащила вырванные с корнем деревья.
— Ух, что делается!
— А ревет как!
— Не зевать, не зевать, ребята! Стойте здесь, я узнаю, куда нас поставят.
Но не успел Илларион отойти, как послышался звонкий голос:
— Сюда, товарищи!
К школьникам бежал Слобожанин, державший в вытянутой руке фонарь. Фонарь вращался, и в меняющемся свете удавалось моментами рассмотреть лицо Кирилла. Он был бледен, но глаза его и сегодня казались озаренными какой-то великолепной догадкой.
— К канаве, ребята! Разбивайтесь по трое! Будете таскать землю в мешках!