Читать не надо!
Шрифт:
Женщины спасали литературные творения, когда мужчины их уничтожали. До чего же мужчины — диктаторы, монархи, цензоры, безумцы, пироманьяки, военные, императоры, руководители, полицейские — ненавидят печатное слово! Пусть женщина иногда и завернет свежую рыбину в стихи посредственного поэта, но что это в сравнении с сжиганием книг по приказанию китайского императора Ши Хуанти! Пусть женщина порой воспользуется эпической поэмой, чтоб накрыть пирог и тем уберечь его от пригорания, но что это в сравнении с тоннами рукописей, уничтоженными КГБ! Если женщина когда и использует книжку для растопки семейного очага, что это пламя в сравнении со столбами дыма над сжигаемыми нацистами томами! Если женщина и вырвет страничку из книги, чтобы протереть окно, что это в сравнении с горами пепла после обстрела Караджичем
Можем ли мы представить себе все наоборот? Нет. Такое просто немыслимо. Исторически женщины — читательницы, мушки, залипающие на печатное слово, это они — читательская аудитория. Так, в одной маленькой литературе, хорватской, в середине девятнадцатого века, мужчинам писателям пришлось убеждать женщин читателей не читать книги на немецком языке, так как иначе некому было читать их собственные книги, книги хорватских писателей. «Сердце патриота разрывается от горя, когда слышишь, что не только высокородные барышни, но и даже дочери обыкновенных бюргеров с пренебрежением говорят о нашем родном языке», — сетует один хорватский писатель девятнадцатого столетия. И читательницы, добросердечные хорватки, сжалились и принялись, позевывая от скуки, за чтение книг местных писателей. Литература этой маленькой страны началась с них, с этих женщин читательниц.
Женщины всегда были добрыми домашними духами литературы. Образно выражаясь, в каждый литературный дом встроена тень его истинного строителя, женщины, какой-нибудь Мэри, или Джейн, или Веры… Стейси Шифф, автор биографии «Вера (Миссис Владимир Набоков)», отмечает: «Из перечня того, чему, как хвастал Набоков, он так и не обучился, — печатать на машинке, управлять автомобилем, говорить по-немецки, возвращать себе потерянное, складывать зонтик, отвечать на телефонные звонки, разрезать книжные страницы, уделять свое время какому-нибудь обывателю, — легко предположить, на что тратила Вера свою жизнь».
Вернемся же к началу и скажем, что история женщин, литературы и дыма неразрывно связаны; поистине это одна общая история. Лишь женщины и книги сжигались на кострах инквизиции. Принадлежность мужчин к историческому пеплу статистически ничтожна. На разных этапах истории человечества именно женщины-ведьмы (образованные женщины), а также книги (источник знаний и удовольствий) провозглашались орудиями дьявола [23] .
Давайте проиллюстрируем наше горестное повествование более оптимистичным примером, и снова из России. Одна московская мамаша чрезвычайно тревожилась за своего сына, хотя для тревоги не было оснований: он отлично учился, любил литературу, восхищался Пушкиным. И все же мама страшилась самого ужасного греха — наркотиков, потому регулярно проверяла карманы сына. И вот, наконец, она обнаружила то, что искала: небольшое, бурого цвета, завернутое в фольгу. Вместо того чтобы уничтожить злосчастную находку, эта отважная женщина решила испробовать на себе силу наркотика. И хоть ни малейшего опыта не имела, все же умудрилась как-то скрутить в виде сигаретки и запалить. Ее мирное и благостное занятие было грубо нарушено появлением сына в дверях.
23
Фильм американского режиссера Тейлора Хэкфорда «Адвокат дьявола» предлагает интересную современную интерпретацию образа дьявола. Дьявол (Аль Пачино) и его женская команда охарактеризованы двумя чертами: они курят (в Америке сейчас никто, кроме темных сил, не курит!) и блестяще владеют иностранными языками (образованные люди также оказываются среди темных сил).
— Ты не видала мой маленький сверточек? — выкрикнул он.
— Я его выкурила! — бодро ответила мать.
Оказалось, это — вовсе не наркотик, как подумала мать, а земля с могилы Пушкина, реликвия для ее сына. Словом, мама выкурила Пушкина. И тем самым эта отважная женщина, сама того не подозревая, отомстила за превращенные в пепел стихи той бескорыстной женщины, бойца Красной Армии. Эта неизвестная мать, сама того не подозревая, открыла, возможно, новую страницу в истории литературы. Подчеркиваю: «возможно». Но все равно — спасибо ей!
1997
Оптимизм
Крах коммунизма повлек за собой то, что случается в природе всегда, когда нарушается биологическое равновесие. Многое исчезло из нынешней культурной среды, идеологические ярлыки в том числе. Теперь никто вслух не объявляет кого-либо коммунистом или даже капиталистом. Прежняя риторика — неокоммунисты, марксисты, антикапиталисты, — может лишь изредка промелькнуть в речи забывшегося репортера CNN. Эти слова исчезли, потому что идеологический контекст, в котором они имели смысл, также исчез. Вакуум заполнили деньги, которые, судя по всему, сделались единственной идеологией.
Романтикам — тем, кто по-прежнему считает, будто людьми движет идеология и что причина национализма в бывшей Югославии это коммунизм, грубо попиравший права этнических меньшинств, — стоит указать на то, сколько собственности захватили пришедшие к власти националисты. И беглого взгляда достаточно, чтобы понять: и этот национализм, и сопровождавшая его война — просто рекламно-идеологический шум, стимулировавший грубый захват имущества, начиная с украденного видеопроигрывателя и кончая украденными же фабриками; кто что смог и сумел. Не стоит забывать, что даже Андрей Чикатило, людоед из Ростова, сожравший полсотни соотечественников, во время суда пытался отнести свой необычный аппетит за счет коммунистических репрессий. Каждый, кто продолжает считать, будто в коммунистическую эпоху религиозные воззрения жестоко преследовались, пусть посетит «свободную» Хорватию. В каждой деревне, точно кукуруза в попкорновых дробилках, выстреливают все новые и новые Пречистые Девы, являясь детишкам посреди поля или домохозяйкам в виде облака в окошке, а односельчане в своем освобожденном религиозном раже, ликуя, потирают руки. Чем больше Пречистых Дев, тем больше туристов!
Значит, суть — деньги, не убеждения. Но оказывается, что жизнь без идеологии пуста, как дом без мебели. Человек в таком пустом пространстве чувствует себя неловко, непривычно. Потому-то опустевшее пространство мигом заселяет новая, на первый взгляд невинная идеологическая флора: оптимизм. Бывшие коммунисты, современные капиталисты, националисты, религиозные фанатики — все теперь становятся оптимистами. Оптимисты — значит победители. Почему? Да потому, что их идеология естественна и приятна, с ней согласен каждый. Почему согласен каждый? Потому что люди любят оптимистов, пессимисты — нытики и вечно портят нам настроение.
Приведу пример. Два моих соотечественника, оба молодые доктора, проходили практику в больнице американского городка, где они и жили. В процессе работы один из них каждый раз на вопрос «Как дела?» — отвечал «Отлично!» Второй, не отказавшись от привычек своей бывшей родины, на тот же вопрос отвечал: «Да так, ничего себе». Первый получил работу, второй — нет. Узнав про этот случай, я подумала, что руководство больницы приняло правильное решение, я и теперь так думаю. Что может быть хуже унылого доктора!
Оптимизм как психологическое убеждение пронизывает все виды человеческой деятельности, включая сферу так называемой свободы мысли. Правда, на идеологической характеристике оптимизма имеется некое темное пятно: лозунг, ориентирующий каждого на оптимизм, принадлежит сталинскому лексикону. Если что и осталось от сталинизма, так это призыв к оптимизму. Вспомним, как семьдесят лет тому назад в Советском Союзе пораусенцы платили жизнью за свой страшный грех — пораженчество. Обвинение в распространении пораженческих настроений влекло за собой отправку в сталинские лагеря на несколько лет. Пора- усенец был точно дьявол во плоти: изменник Родины, враг народа, скрытый скептик, провокатор, антикоммунист, короче — не человек, а дерьмо. Грустный ослик Иа — это не кто иной, как порау/сенец в сталинском представлении. Если бы существовали лагеря для литературных персонажей, Иа угодил бы туда в первую очередь.