Читатель

Мамбурин Харитон Байконурович

В общем, хорошая инвестиция. Но время есть время.

— Я не ударю тебя и не обижу специально, что бы ты не сказала, — попробовал я ускорить процесс, — Смелее.

Дрожь усилилась.

— Если упадешь в обморок, то мне придётся нести тебя в медпункт. После этого о спокойной школьной жизни можешь забыть, — сменил я стратегию.

Глаза отчаянно трясущейся девушки стали круглые-круглые. В них проступил ужас.

Кажется, она сейчас попытается удрать. Не годится.

— Я не дам тебе убежать.

Не то чтобы я хотел загонять человека, имеющего проблемы с коммуникацией,

в угол, но, когда у большинства твоих действий есть определенное ограничение по времени, ты всегда выбираешь компромисс. Как показывает жизненный опыт — большинству людей этот компромисс категорически не нравится, они хотят большего. В данном случае это большее было, скорее, необходимостью, потому что Шираиши определенно отвлеклась на поиск выхода из ситуации. Раскрыть рот и сказать то, что хотела? Нет, она определенно не рассматривала этот вариант.

— Ан-ноо… — послышался нерешительный голос сзади, — Кирью-кун, Шираиши-кун… у вас проблема?

— Скорее неразрешимая ситуация, Каматари-сенсей, — откликнулся я, обернувшись на подошедшую преподавательницу, — Шираиши хотела мне что-то сказать, но у неё не получается. Я пресек её попытку к бегству и объяснил последствия возможного обморока, от чего её внутренний конфликт достиг апогея. Теперь стоит вот, трясется.

— Пресек попытку… бегства? — медленно проговорила учительница, вставая между мной и Шираиши. Ей пришлось задрать лицо, чтобы посмотреть в глаза высокой ученице.

— Признаю, это было эгоистичное решение, — сдался я, — Она одна из самых умных и перспективных учениц в школе. Я мог бы проявить больше снисхождения.

— Кирью-кун, — в голосе преподавательницы внезапно звякнул металл, — Ухо-ди.

— Хорошо, Каматари-сенсей.

Не лучший выход из положения, но из приемлемых. Возможно, если девушка чересчур напугана, то больше не обратится ко мне.

— Хррр… — внезапно раздалось у уходящего меня за спиной, — Акхиррррааа…

Обернувшись в очередной раз, я обнаружил бледную как смерть Шираиши, вцепившуюся мертвой хваткой в плечи преподавательницы. Теперь тряслись обе, только вот высокая девушка начала издавать звуки.

— Акхииррра… — довольно жутковато проворчала моя соседка по парте, буквально выталкивая слова поверх макушки крепко сжимаемой ей учительницы, — Пхоо-миррррись с… с… Асу-ми… Пожа-луй-ста… Поми— …

И она рухнула на пол, увлекая за собой ни в чем, в принципе, не виноватую Каматари-сенсей. Видимо, чтобы окончательно завершить эту картину абсурда и недопонимания, учительница литературы тоже решила потерять сознание.

— В общем-то, вы сами виноваты, — вздохнул я, подходя к получившейся инсталляции, — Потом не жалуйтесь.

К счастью, Шираиши, в отличие от учительницы, носила достаточно длинную юбку, поэтому, используя её (не юбку, а Ману) как подкладку для преподавателя, я целомудренно донес получившийся бутерброд из двух женщин до медицинского пункта, где достаточно ловко разложил по кроватям под взглядом очень удивленной медсестры. Объяснив ей ситуацию, я был довольно злобно вытолкан из помещения этой женщиной, после чего с облегчением вздохнув, ушёл по своим делам.

У

кабинета было обнаружено чересчур много любопытствующих учеников, наблюдавших, как я всё это тащил, но подобную мелочь я решил игнорировать. В любом случае, я не допустил ни малейшей ошибки во всем инциденте… вроде бы. Надо будет вечером проконсультироваться у Эны.

Тот вечер стал рекордсменом по числу выкриков «старший братик — дурак!», но конкретных причин сестра так и не смогла назвать, лишь упирая на то, что я должен был проявить тактичность, выдержку и понимание. На вопрос «кому должен?» она лишь хлопала глупыми глазами младшей сестры, злилась и орала. И пообещала, что я никогда не найду себе девушку.

На следующий день я чуть не убил Рио рассказом об этом инциденте, что парадоксальным образом спасло меня — зрелище лающего от смеха «Миллиона отказов», сгибающегося в судорогах на полу, было настолько сильным, что остановило ворвавшуюся в класс Хиракаву, летевшую ко мне в спину с явным намерением врезать со всей дури. В результате девушка споткнулась, я поймал её в полете и выкрутил руку, но вышло так, что в этот момент Рио нашёл в себе силы повернуться на спину… и увидел багровое лицо отчаянно злой девушки, которую я согнул в три погибели.

После этого мой лучший друг завыл… и я был вынужден нести его в медпункт.

Воющего.

Выражение лица медсестры было воистину непередаваемым.

На этом история должна была бы закончиться, но, к сожалению, в нашей школе продолжала учиться Коджима Мичико, которая на следующий день прибежала ко мне устраивать скандал за брата. Всё бы ничего, но её быстро и довольно грубо из класса вытолкала краснощекая Каматари-сенсей, у которой был наш урок… после чего Рио снова завыл. И был отстранен от занятий на неделю.

Легкий комизм этой ситуации я счел неуместным, поэтому, чтобы не усугублять, просто черкнул на листе бумаги пару строк, объясняя Шираиши, что не могу помириться с Хиракавой, так как с ней не ссорился, но и не собирался дружить или общаться, что её и расстроило. Подумав, дописал, что считаю усилия Маны достойными уважения, посоветовал продолжать в том же духе (но без моего участия), после чего, сунув записку ей в парту, с удовольствием диагностировал, что проблемы в школе себя изжили.

Увы, это было не так. Вечером, когда мы втроем только поужинали, в калитку нашего дома позвонили. На пороге стояла преподаватель литературы, Каматари Ариса. Глядя на неё, зажатую и нерешительную, я почему-то подумал, что в моей жизни слишком много женщин, чьё имя начинается на «А». По сути, даже Эна под подозрением, если так подумать.

— Я пришла поговорить с твоими родителями, Кирью-кун, — выдала эта смелая женщина, после того как я её проводил в дом. При виде выбежавшей Эны, с любопытством изучающей гостью, миниатюрная учительница ощутимо расслабилась. Тут еще и Такао высунулся, от чего она даже улыбнулась.

— Их пока нет дома, — ответил вежливый я, чувствуя проблемы, — Проходите, пожалуйста.

Мне пятнадцать, Такао тринадцать, Эне двенадцать. Родители не имеют права бросать несовершеннолетних детей на три недели.