Читатель
Шрифт:
Картина «потрясение семейства Кирью» было последним ярким событием этой недели. Вплоть до субботы всё шло максимально скучно, так, как я всегда и мечтал. Учеба, тренировки на выносливость и силу, снова учеба, составление новых баз знаний, которые я сначала выучу, а потом впишу кодировкой в свою книжечку. В школе были тишь и гладь. Шираиши и Хиракава перестали ко мне приставать, а девушки в клубе расслабились окончательно, поняв, что я не собираюсь причинять им какой-либо вред. Враждебно-опасливые взгляды остального класса (и почти половины школы) меня ни грамма не смущали.
Единственным относительно интересным эпизодом
В субботу мы вышли из дома компанией в четыре человека, причем трое из нас несли на своих лицах печати разного качества. Озабоченность, уныние, смирение с судьбой, предвкушение. Последнее, наиболее позитивное выражение лица принадлежало счастливой матери семейства… надевшей ну очень молодежные вещи.
Когда-то, года четыре назад, Рио с задумчивым выражением на лице сообщил мне, что Ацуко Кирью являлась бы в глазах его семьи настоящим «сокровищем», встреться она им лет в пятнадцать, а может даже и в двадцать. Я возразил, аргументируя тем, что внешность моей матери приятна, но не более того. Рио тогда лишь махнул рукой, буркнув, что внешность сама по себе значит куда меньше, чем совокупность качеств, возносящая человека на пьедестал мировой известности. У моей матери был этот потенциал, но он весь доставался семье, хотя сейчас…
…сейчас кое-что могли увидеть и окружающие.
Хрупкая миниатюрная тридцатичетырехлетняя женщина в легком платьице выглядела лет на двадцать, не более. Использовав минимум макияжа, Ацуко лучилась позитивом, сияла улыбкой, вовсю дурачилась, приставая к Эне и Такао, от чего, как мне сообщила горьким шепотом на ухо сестра, не только я смотрелся самым взрослым среди всей этой компании, но и она, «премиленькая двенадцатилетняя лоля» выглядела унылой замарашкой и заикой, а бедолага Такао мучительно краснел, когда мать прижималась к нему на людях, то и дело чмокая в щеку. В отместку Эна попыталась вцепиться в меня, изобразив из нас нечто вроде парочки, но, по словам беспощадного среднего брата, это было похоже на «мартышку, от которой уходит её дерево».
В итоге обе повисли на Такао, а я зашагал свободно и легко. Но недолго. Три стремительно растущих организма плюс одна женщина, у которой крайне редко есть время выбрать себе новую одежду (а незачем с мужем везде таскаться, вас же друг от друга не оторвешь!) — это много покупок. И ладно я могу взять брата и за полчаса закрыть все наши потребности, Эна и мать были совершенно другим делом. А мы еще должны были это всё оценивать.
Это бремя падало в основном на плечи Такао. Я разбирался в ткани, мог оценить пошив, прикинуть крепость вещи, но совершенно не понимал, «идёт» ли она матери или сестре. С моей точки зрения одна из них была наглухо влюбленной в собственного мужа женщиной, которому совершенно без разницы, что она
К счастью, мы были в двух шагах от Акихабары, где я просто закинул нашу ношу в один из закрытых центров, где продаю свои и Каваси программы, а затем, забежав в едва открывшееся интернет-кафе, слил в сеть теории заговора моего партнера-отшельника. Затем, обманув семью, заманил их в раменную, где мы плотно перекусили. Так хорошо, что потом в Эну влезло лишь одно мороженое и чашечка слабого кофе, от чего девочка впала в подавленное состояние. Пришлось разориться еще и на угощение домой.
— Прекрати так тяжело вздыхать, Кира-чан! — пихнула меня в бок мать, — Мы скоро уедем и три недели будет твой безжалостный диктат тишины и скорби!
— Безжалостный? — поднял я бровь.
— Они каждый раз нам жалуются!
— На что?
— На э… эээ… — задумалась мать, прикладывая палец ко рту, — На пробежки, на мытье посуды, на дополнительные занятия…
— То есть на то, что они делают всегда. Им просто завидно, что вы где-то прохлаждаетесь.
— Мы работаем!
— Фотки с Гавайских островов и те, где мама нежится в джакузи, утверждают обратное! — максимально вредным тоном отозвалась сестра, нянчащая две коробки с тортами.
— Важно другое — они планируют не заниматься все эти три недели, — поморщился я, — Придётся принять меры.
— Кира-чан! — ужаснулась мать.
К её несчастью, мы как раз проходили мимо магазина спорттоваров, где мной были приобретены два наручных шагомера. Затем затосковавшей родительнице была объяснена концепция фотоотчетов, после чего повеселевшие брат с сестрой уже сами кинулись на мать, обнимать и утешать. Каким-то образом это вылилось в посещение кинотеатра, но мне уже, поставившему на этом дне крест, было всё равно. Как и на то, что после сеанса довольно глупого, хоть и качественно снятого фильма, мы вновь засели в кафе.
— Кира-чан, — внезапно, слегка замявшись, начала мать, — Я хочу тебя спросить… всё нормально будет?
— Ну если Эна с Такао понимают, что у нас изменилось, то, думаю, да, — кивнул я, оглядывая младших, — А они понимают?
— Понимают, они-сан, понимают, — вздохнула Эна, пихая локтем ковыряющегося в телефоне брата, — Такао?
— Что? Да, — коротко отозвался он, — Ходим в школу, приходим со школы, всегда на связи с братом. Если он не придет, звоним дедушке, если придёт сильно побитый — Бивако-обаа-сан.
— Если приведет девушку — открываем шампанское! — вставила свои пять йен сестра.
— Не сметь трогать наше шампанское! — тут же спохватилась мать, — Купите себе в комби!
— Через восемь лет, — добавил я, — А заодно поищете там ответ на вопрос — зачем мне приводить девушку в дом, полный крикливых людей?
— Показать свой канделябр! — выдвинула предложение Эна, — И рассказать, как твоя милая и добрая сестренка усердно его полирует!
Это заявление, к глубокому стыду Ацуко, было сделано ребенком в метро, когда мы уже ехали домой. Я, впав в тактическую челодлань, прижал к себе свободной рукой тотально покрасневшую мать, не мешая Такао отвешивать сестре один подзатыльник за другим.