Что, если?
Шрифт:
Часа через два останавливаются на привал. У Иманы в рюкзаке небольшая пенка находится. Есть возможность хоть чуть-чуть отдохнуть, присев. Чай по-прежнему крепок и ароматен. И если просто вот так сидеть, чуть прикрыв глаза и отбросив мысли о том, как они здесь очутились, можно даже ощутить счастье. Ну, ведь красота, а? Солнышко припекает в лицо, птички поют, и никуда, вот вообще никуда не надо спешить. Все. Нет больше обязательств и планов. И ответственности ни перед кем нет. Разве только перед собой… Уж выжить-то он точно должен.
– Отойду на пару минут. Не оборачивайся, если не хочешь увидеть, как я поливаю снег.
–
– Шутишь?
– Олени обожают человеческую мочу. Не хватало, чтобы они набежали.
– Господи Иисусе.
Журчит. Неловко.
– Это как-то связано с содержанием солей?
– Ах-ха. В диете оленя соли практически нет. На побережье они получают ее, когда пьют морскую воду. Вдали с этим гораздо сложнее. Надо заметить, своей они тоже не чураются.
– Все. Хватит. Я понял.
Имана прячет улыбку. Закручивает термос и встает.
– Чего лыбишься? Отвратительная привычка.
– Зато моча позволяет сделать оленей послушными.
– Даже знать не хочу, при помощи чего, – закатывает глаза Глухов. – Но меня радует, что ты в этом разбираешься. Если бы за стадом предстояло приглядывать мне, искали бы мы их потом по всей тундре.
– Нам только ночь продержаться. Следов волков я пока не видела. Но это ни о чем не говорит. Песец вон, смотрите… И еще один.
Глухов только головой качает. И почему он решил, что она не заметила? Имана вон сколько раз доказывала, что видит вообще все-все!
– А что, правда, что песец может завалить оленя?
– Бывало всякое. Но, как правило, они, конечно, нападают на пыжиков.
– Пыжиков?
– Так называют новорожденных оленят. Осторожно. Здесь топко…
Обсуждают всякие глупости. Глухов поощряет, выводит дальше на разговор. Даже если Имана рассказывает ему то, что он и так знает. Все же выживанию в экстремальных условиях он обучен. И ему знакомы повадки зверей. Например, для Глухова не секрет, что те же волки лучше видят движущуюся цель. Но когда Имана принимается рассказывать о том, как зрение серого отличается от человеческого, он просто слушает ее и не перебивает. Уж очень у нее приятный голос. Кажется, за ним он может идти столько, сколько понадобится, несмотря на усталость, которую, если честно, уже едва получается превозмогать. Идет на голом упрямстве и силе. За счет чего держится Имана, вообще непонятно.
– Привал.
– Может, уже дойдем?
– Нет. Надо выпить чаю и перекусить.
Тянется к своему рюкзаку, который Глухов, как истинный джентльмен, все это время тащит на себе, и достает из его недр питательный батончик. Герман недоверчиво наблюдает за каждым ее жестом. Ветер треплет выбившиеся из-под шапки волосы. И это так красиво. Она… на фоне этой дикой северной природы. Будто неотъемлемая ее часть.
Почувствовав, что он пялится, Имана не спеша оборачивается. На какую-то долю секунды их взгляды сталкиваются и отскакивают друг от друга, как частицы в момент большого взрыва. Да это и есть рождение новой вселенной. По крайней мере, Глухов это так ощущает. И стоит он абсолютно завороженный, когда она вскидывает руку с зажатым в ней пистолетом и решительно жмет на курок.
Глава 16
Выстрел служит спусковым крючком для тысячи других звуков. Это только кажется, что тундра – абсолютно пустынный край. На деле она кишит живностью. Потревоженное зверье заполошно встряхивается.
Глухов ошалело моргает. Оборачивается к стремительно уносящей лапы росомахе. И вновь возвращается к Имане.
– Странно. Обычно они обходят людей стороной, – пожимает плечами та.
– С-спасибо?
Почему-то благодарность Глухова звучит как вопрос.
– Красивый зверь. Сильный. Пойдем?
– Почему ты ее не убила?
– Потому что она в своем праве. Мы непрошеные гости на ее земле. Давай быстрей убираться.
Имана встает, сворачивает пенку. Глухов закручивает опустевший термос. Синхронно они наклоняются к рюкзаку и замирают, едва не столкнувшись лбами. Солнце уже садится. В мягком свете предзакатных лучей Имана кажется Герману неземной. Он, может, впервые видит ее так близко. Кожа у нее как мрамор. На ней нет ни одного изъяна. Даже пор, кажется, нет. Только кое-где можно рассмотреть запекшиеся подтеки крови, которые без зеркальца не так-то просто оттереть. Вот такая она, да. В рюкзаке есть спальник и веревка. А зеркальца нет.
Сглотнув, Герман набирает в пригоршню снега и осторожно, не сводя глаз, оттирает кровь там, где Имане это сделать не удается. От этого нехитрого действа зрачки девушки расширяются, пожирая льдистую голубизну радужки. Она замирает, захлебываясь воздухом. Обветренные в долгой дороге губы приоткрываются. И нет никакой возможности… нет совершенно никаких сил их в этот момент не коснуться.
Глухов наклоняется. Осторожно трогает рот Иманы своим. Замирает, давая ей шанс отстраниться. Только она этого не делает. Ее глаза еще сильнее распахиваются… А потом веки обессиленно опускаются. Ресницы ложатся на разрумянившиеся щеки богатыми опахалами, губы расслабляются, становятся мягкими и податливыми. Герман набрасывается на них, как оголодавший. Компенсируя грубость, он ее лицо дрожащими пальцами гладит… И не может остановиться. Не может ей надышаться. Не может не тереться о ее щеки своими, наверняка колючими и холодными.
– Имана…
– М-м-м…
– Надо идти, да?
Она кивает. Какое-то время они еще стоят, касаясь друг друга лбами. А потом Имана пугливо отстраняется. Глухов вскакивает вслед за ней, закидывает на плечи рюкзак. И выступает вперед. Так удобней идти – след в след. Хотя он, наверное, предпочел бы двигаться дальше, держа ее за руку.
– Кажется, я вижу стадо.
– Да, мы пришли.
Голос Иманы дрожит. От усталости ли? От облегчения? Герман оборачивается. Глаза Иманы блестят – солнце совсем уж село. И не понять, то ли это игра света и тени, то ли его сильная девочка вот-вот заплачет.
Его девочка.
Все же изначально понятно было… А он почему-то сразу не сообразил. И вот теперь, спустя целую вечность, Глухов замирает, будто громом пораженный. Отчего идущая за ним Имана наталкивается на злосчастный рюкзак за спиной. Устала она. Потому и не сориентировалась вовремя. Все же путь был чересчур долгим. Да и стресс сделал свое черное дело.
– Как думаете, Виктор Палыч успел?
У Глухова на этот счет есть сомнения, но ему не хочется ее волновать.
– Конечно. Пойдем, нужно отдохнуть и заняться стадом. Оно и так уж слишком долго само себе предоставлено.