Что, если?
Шрифт:
Так почему не убила?
Краеугольный вопрос, который, как Глухову хочется верить, и не дает ему покоя. Почему она его не убила? Ведь сколько раз могла!
Телефон звонит, когда они возвращаются в дом. Герман указывает взглядом на диван, мол, подожди меня, ладно, а сам запирается у себя в кабинете. Может быть, у него паранойя. Глухов особенно не анализирует. Но в последнее время он действительно очень осторожен. И если это возможно, предпочитает говорить без свидетелей.
– Да.
– Герман Анастасыч,
Герман бросает взгляд на часы. По-хорошему, ему бы надо ложиться спать, чтобы к завтрашнему подъёму выспаться хоть немного, но, видно, не судьба. К пилоту у них накопилось не меньше вопросов, чем к Имане.
– Еду! – отбивает звонок и, не теряя времени, перезванивает Михалычу. – Коль, собери народ. Мне через десять минут нужно будет отъехать в город.
– Что-то случилось?
– Узнаем по ходу дела.
Елена не в восторге от того, что им снова приходится менять планы на вечер. По факту с момента его возвращения они толком и не были вместе. Глухов не понимает – зачем. Он в принципе не знает, что ему делать с этими отношениями. С одной стороны, ничего как будто не изменилось. С другой – поменялось принципиально все.
– Лен, ты сможешь высказать мне все свои претензии потом. Сейчас мне правда некогда.
Чтобы взять пилота под контроль, его перевозят из фельдшерского пункта в первый попавшийся город за пределами округа, где Глухов будет избираться. Так что тот в надежных руках. Бутову не достать его и не запугать. А вот связанным с Германом людям с ним работать ничего не мешает.
– Только слабенький он, на первом же допросе поплохело, – докладывают Глухову, когда он, наконец, встречается со связным.
– В смысле? Я надеюсь, прежде он успел рассказать, как все происходило?
– Да что тут рассказывать? Денег ему дали за то, чтобы он отклонился от курса. О поломке, как мы и думали, пилот был ни сном ни духом. О готовящемся покушении – тем более.
– Логично. Вряд ли бы он стал рисковать собственной задницей.
– Вот именно. Это сделал кто-то другой. Вопрос – когда. Калинин божится, что перед вылетом все проверил. Наши ребята опросили тех, кто с ним работал. У мужика безупречная репутация. Так что не верить ему – оснований нет.
– Выходит, ничего нового мы не узнали?
– Ну почему? Пилот вспомнил о заминке, которая случилась перед вылетом. Прямо сейчас мы выясняем, действительно ли к ней причастна… кхм… госпожа Саватеева.
Имана…
Ну что же так хреново, а?
Ну зачем ты, дурочка, в это влезла?
Из-за денег? Глухову интересно, за какую сумму она продалась? Почему вообще пошла по этой дорожке? Как так вышло, что эта дурочка не поняла, что он бы дал ей гораздо больше? Все, что только взбрело бы в ее хорошенькую голову.
А теперь что? Сколько лет ей в тюрьме гнить? Как она вообще выживет
Они, наверное, совсем скоро узнают. Но почему-то от этой мысли Глухову только хуже.
Герман возвращается домой и с облегчением понимает, что Елена крепко спит. Он не хочет сейчас разборок. Но и ложиться к ней Герман не хочет тоже.
Наутро у него опять назначены встречи. Дата выборов неумолимо приближается. И потому их графики с Бутовым, очевидно, должны были когда-то вновь пересечься. Встречаются за обедом. В ресторане. В отдаленных городках приличных ведь заведений раз-два и обчелся. Соблюдая видимость цивилизованности, садятся за один стол. Да пространную беседу заводят.
У Бутова, конечно, зад горит. Боится он. Прощупывает почву. Знает, что оба исполнителя у Глухова на крючке. Но все равно виляет. Понимает, прекрасно понимает, что заводить на него уголовку под выборы никто не станет. Потому что тогда все можно будет списать на козни конкурентов и запросто выкрутиться. Герман же не хочет оставлять козлу такого шанса. Ему нужно взять это голосование. Легитимизировать себя в глазах избирателей, а уже потом устанавливать здесь свои порядки. Точнее, закон.
– Мудак, – коротко, но емко комментирует неожиданную встречу Михалыч.
– Да уж, еще какой.
– Я не смог бы на твоем месте с ним за одним столом сидеть.
– Это называется политика.
Глухов и не с такими уродами порой общается. Он умеет разделять. И лавировать. Иначе в его мире никак.
– Да все я понимаю! Но он два раза на тебя покушался.
Герман останавливается у лакированного бока машины. Просовывает руки в карманы. Да. Два. И в первый раз его спасла Имана. И во второй тоже не тронула. Что-то он упускает. Или опять пытается найти ей оправдание.
– За ним водятся грешки и посерьезней.
И вот тут заключается то, что он сильней всего ненавидит…
– Ты про его любовь к юным прелестницам? Как представлю, что он к моей дочке лапы тянет… Так убить его хочется.
Герман отрывисто кивает. Ныряет в приоткрытую для него дверь и вдруг замирает, скованный неожиданно пришедшей ему на ум мыслью.
Что если дело не в деньгах? Что если он… эта жирная мразь, имеет на Иману… другое влияние? Учитывая все, что им удалось на него нарыть.
– Герман! Гер… Эй! Ты в порядке?
– Нет. Перекинь мне всю имеющуюся информацию по Имане. Полный таймкод ее жизни.
– Ты думаешь, он ее… – Михалыч замолкает и тяжело сглатывает. – Да нет. Я же рыл. Никто из ее окружения их между собой не связывал. Да и как бы они пересеклись? Сам же говоришь, что дед у нее – непростой товарищ. Уж ему бы хватило сил ее защитить?
Он надеется. Он, мать его так, очень на то надеется. Ведь в противном случае… Нет. Об этом даже думать нельзя. У него резьбу срывает.