Что, если?

Резник Юлия

– Тогда… – томно вздыхает, ведет пальчиками в разрез на груди, – может быть…

– А ты хочешь?

Он, конечно, представлял, как это для нее было… Их секс, и все такое. Неужели каждый раз через силу? Нет, Глухов, конечно, в курсе, что те же спецслужбы используют женщин вот так, но там барышни в основном идейные и проработанные, а эта? Что ее держит у Бутова на поводке? Любовь? В это ему ну никак не верится.

– Конечно. Я очень соскучилась.

– М-м-м… И насколько сильно?

– Показать? – проказливо улыбается Елена.

Глухов

может продолжать этот спектакль и дальше. Но он не хочет. Потому что глядя на Елену, он видит перед собой не взрослую женщину, а только-только вошедшую в пубертат девчонку, которая зачем-то спуталась с мужиком втрое старше и тем самым себя погубила. Свидетели, которых они нашли, говорят, что шлюшку Ленку даже ни к чему принуждать не пришлось. Что за деньги она была согласна на все, и потому так быстро Бутову надоела. И никому ведь в голову не приходит, что в этой ситуации вина целиком и полностью лежит на взрослых! Но никак не на ней… И потому, да, он ее жалеет. Пусть прошлое совершенно не оправдывает того, что она делает сейчас.

– Нет, Лен. Прекрати. И давай уж, умойся.

– Боишься, что я испачкаю твой красивый костюм гримом?

– Дело не в этом.

– А в чем?

– В том, что там, куда тебя заберут, возможность снять макияж у тебя появится нескоро.

Руки Елены застывают над головой. Шпилька выпадает из пальцев. Она, конечно, берет себя в руки. Храбрится, но для Германа очевидно, что все она поняла.

– И куда же меня заберут? – спрашивает с искусственной улыбкой.

– До выборов – в специальный СИЗО. А там все от тебя будет зависеть.

– Ты с ума сошел?

– Определенно. Как-то же я в тебя вляпался.

– Гер… Да ты что? Что ты такое говоришь?

Глухов оглядывается. Замечает на тумбочке початую бутылку коньяка. Интересно, кто тут выпивает. Плеснув себе в стакан, делает глоток. Оборачивается к ней, пялящейся на него с ужасом. Пытается вспомнить, зачем это все затеял. Кажется, хотел заглянуть ей в глаза? Ну вот. Заглянул. В них животный ужас плещется. Доволен? Нет. Идиотская ситуация, в которую он сам себя и загнал.

– Прекрати ломать комедию. Я все знаю.

– Что знаешь?

– Про тебя и Бутова. Про твое участие в покушении, про…

– В каком покушении?! Я ничего не делала!

Глухов ловит взгляд Елены и предупреждающе ведет бровью. Оборвав себя на полуслове, та громко всхлипывает.

– Попробуй еще раз, – подсказывает Глухов, которому это все порядком надоело.

– Он заставил меня. Заставил. Понял?! Говорю же, я ничего такого не делала! Просто…

– Что? Просто докладывала о моих передвижениях и расстановке охраны в доме?

– Как будто я что-то в этом понимала!

– Понимала, Лен, – вздыхает Глухов. – И то, что пока я с тобой ношусь, люди Бутова выводят из строя мой вертолет…

– Нет!

– Да, Лена. Да. Ты понимала тоже, – устав от этой сцены, Герман подходит к двери: – Заберите ее…

– Нет! Стой… Подожди. Не делай со мной этого.

Он меня шантажировал! Пойми, у меня просто не было иного выхода. – Елена обхватывает Глухова со спины. Принимается что-то сбивчиво объяснять. И целует его – в шею, в плечи, куда придется. Герман дергается, чтобы это все прекратить, едва скрывая чувство гадливости.

– Ты могла рассказать обо всем мне.

– Что рассказать?! Как он меня… собакам… отдал?

Глухов смотрит в безумные совершенно глаза. Секунду… Другую. Сопоставляет. Его ведь еще тогда смутила ее странная реакция на щенят. А теперь она вообще в истерике на полу корчится. Куда только делась красивая, знающая себе цену женщина? Кто это существо, цепляющееся за его штанины?

– К-кому о таком расскажешь?! К-кому?!

– Ты поставила свою репутацию выше жизни нескольких человек.

– Но ведь ничего не случилось! Все живы, так? Даже пилот! Хочешь, я ему заплачу? Покрою, так сказать, моральные издержки…

– В живых мы остались чудом. Заберите ее! – повышает голос.

Несколько дней потом в ушах Глухова звенят вопли той, с кем еще недавно он хотел связать свою жизнь. Повести себя достойно при задержании Елена не смогла. Хорошо хоть на полдороги вырубилась. Перед выборами Глухову не хотелось привлекать внимания к этой ситуации. Все потом… И он честно старался стереть из памяти те минуты. А они не стирались, а они утаскивали за собой, дальше, глубже. В тот день, когда от него уводили другую женщину…

Глухов знал, что этого ни за что и никогда не стоит делать, если он хочет оставаться собой. Но в день перед выборами не выдержал. И открыл записи с допросом Иманы. Зачем? На столе уже лежали распечатки с детализацией звонков по тому самому номеру, принадлежащему ее двоюродной сестре. Адрес Айны и координаты места, откуда Имана звонила, чтобы его предупредить. Он мог… просто сорваться, поехать к ней и попытаться объясниться. Но перед этим Глухов зачем-то взялся пересматривать записи ее допроса… Просмотрел их все, делая паузы каждые сколько-то там секунд. Иногда хватало нескольких вдохов, чтобы успокоиться и продолжить просмотр, иногда и часа было мало. Долгие паузы Глухов заполнял тем, что ходил туда-сюда по комнате, обхватив руками голову. А потом, когда приступ паники удавалось купировать, он опять жал на плей. И внимательно во все глаза на экран пялился. Чтобы ничего не упустить, чтоб за все ответить, когда придет черед отвечать.

– Эй! Господин губернато-о-ор… Р-р-разрешите пожать вам руку!

Глухов встряхивается. Окидывает взглядом комнату, где все это время базировался его штаб. Каждый присутствующий здесь человек из его команды внес свой вклад в его победу. Недостающие им проценты добирались буквально в последний момент из числа неопределившихся. Потому они до самого закрытия избирательных участков не знали, чем закончится эта гонка. Неудивительно, что народ ликуют.

– Давайте для начала дождемся официальных данных.