Что, если?

Резник Юлия

Речь премьера финалят громкие аплодисменты. На сцену вновь выскакивает ведущий. На противоположной стороне пьедестала Имана выхватывает стремительное движение. Андрей! Кажется, его губы шевелятся. Он что-то говорит в гарнитуру, но из-за мелькающих туда-сюда людей она не может прочитать по губам. Да и что это даст? Имана выбегает за оцепление. Земля под ногами горит и будто бы исчезает… Она в невесомости. Р-р-раз, и взмывает вверх на возвышение сцены.

– Герман!

В колонках гремит музыка, люди смеются и шумят, жужжат генераторы, питая холодильники и печи полевых кухонь. Шум такой, что ничего не разобрать. Но он слышит. Может быть, сердцем… И оборачивается в момент, когда она в прыжке валит его на дощатый настил.

Эпилог

Кажется,

кровь повсюду. Она пропитывает насквозь его пиджак и гребаную рубашку и проникает куда-то под кожу. Прямо в черную дыру, что образовалась в груди. Глухов качает Иману в руках. И то чуть отстраняет ее, чтобы в стеклянные глаза глянуть, то снова прижимает к себе. Осторожно, так нежно, чтобы не дай бог не потревожить металлический наконечник торчащей из ее шеи стрелы.

– Снежочек мой, девочка моя любимая… Ты чего это? Ты чего, а? А я как? А свадьба? Ты зачем это сделала? Мне зачем это без тебя?

– Герман Анастасыч, разрешите пройти врачам.

Глухов отступает. В ушах шумит. Кровь и испуганные люди, сирены скорой и какой-то идиот, через громкоговоритель призывающий толпу не паниковать и не создавать давку. Реальность идет рябью, колеблется, как линия горизонта в жаркий день. Опрокидывает за грань…

Он выныривает из небытия. Все так же мокрый, но уже от пота. Садится резко. Делает глубокий вдох и с опаской скользит по простыне ладонью, чтобы нащупать руку Иманы. Но ее нет. И простыни давно остыли.

Вдоль позвоночника проходится волна ужаса. Обрывки сна липнут к влажному от испарины телу щупальцами.

– Волк! – зовет Глухов. Но из сжатого спазмом горла вырывается лишь приглушенное сипение. И тут же вновь образуется тишина, в которой слышно лишь его надсадное свистящее дыхание. – Кто-нибудь!

Он сползает с края кровати. Ватные от страха ноги подворачиваются. Чуть не упав, Герман все-таки исхитряется включить свет. Взгляд выхватывает из общей картины детали: букет цветов на тумбочке, свадебную фотографию в рамке, флакончик женских духов…

Ему опять приснился кошмар! Всего лишь кошмар. Со временем они стали к нему приходить гораздо реже. Но не сошли на нет. Может быть, потому, что Герману до сих пор сложно поверить, что все последовавшее за покушением – не бред его больного воображения. Когда становится совсем невмоготу, он находит в интернете запись тех событий.

На празднике велась съемка. Кадры того, как Имана бежала, чтобы закрыть его своим телом, в то лето облетели новостные каналы по всей планете. И, конечно, все, что последовало за ними – тоже. Теоретически Глухов мог избежать распространения нежелательных записей, но сначала ему было совершенно не до них, а потом стало поздно – репортаж местного телевидения перепостили, кажется, все на свете. С тех пор история их любви, обросшая совершенно идиотскими подробностями, превратилась в миф. А каждый совместный выход становился событием отнюдь не регионального масштаба. Рейтинг Глухова подскочил до небес, и с каждым годом только увеличивался. Имана шутила, что ради такой пиар-кампании можно было и умереть, а Глухов страшно ругал ее за эти шутки. Он бы отдал все на свете, чтобы им не пришлось переживать те страшные минуты, часы, дни, которые Имана провела между жизнью и смертью. А он ничего не мог сделать.

Цена, которую ей пришлось заплатить за то, чтобы помочь ему навести порядок в крае, оказалась слишком высокой. Да, благодаря задержанному преступнику им удалось распутать довольно сложную схему, по которой за бугор вывозился лес, и кое-что более интересное. Но если бы не Волк, сиганувший в момент выстрела на спину нападавшего, тот бы мог запросто уйти! Местный лесник, не без помощи которого лес здесь валился так, что только щепки летели, знал тайгу как свои пять пальцев и умел замести следы. А еще он понимал, как пройти через кордоны охраны с оружием. Учитывая, что программа праздника предполагала состязания лучников, не зря именно лук

был выбран орудием убийства. На самом деле простой лесник спланировал все гораздо лучше начбеза губернатора. К этому покушению последний не имел никакого отношения. Люди, которым Бутов все эти годы помогал, слили его, как только того арестовали. И дальше действовали в одиночку. До тех пор, пока их не выловили. На это у Германа с Мериновым ушло долгих три года. Три долгих года у него забрала месть, да. Наказание всех виновных и наведение порядка в крае. А ведь и непосредственных обязанностей с Германа никто не снимал. Порой он так уставал, что только мысли о жене и спасали. С другой стороны, а о ком еще ему было думать? Детей-то им бог не давал… Год даром, два, три. И тут он тоже себя винил. Ее же били… С его молчаливого согласия били. Когда он, придурок, решил, что это Иману по его душу послали. И хоть тому, что это как-то повлияло на ее репродуктивную функцию, не было никаких подтверждений, Германа ничто не смогло убедить в обратном. Он ненавидел себя, да… Он не мог отыскать в себе прощения, сколько ни пытался. Поначалу казалось, вот сейчас они выловят всех плохих парней, накажут виновных, и станет легче. Но когда состоялся последний суд, стало только хуже. Глухов начал задаваться вопросом – если Алтанай знал, какая незавидная судьба ждет его внучку рядом с ним, почему доверил ему свое самое главное сокровище?

И однажды Имана не выдержала и сказала то, что в какой-то момент взорвало его сознание:

– Невозможно одной рукой что-то созидать, а другой – рушить. Держась за прошлое, ты просто не позволяешь нашему будущему случиться.

Глухов выходит на веранду. Одуряюще пахнет смолой, мхом и грибами. Грибов в этом году так много, что они вчера за час набрали несколько ведер. Нажарили сковородку. А остальные засолили на зиму. Казалось бы, ну и что в этом такого? А Герман каждый момент их жизни помнит и ценит. Он может отмотать назад ленту памяти и в деталях воспроизвести каждую минуту рядом со своей девочкой. Нет, каждую секунду, проведенную с ней… Глухов очень старается помнить только хорошее. И только сны иногда опрокидывают его в кошмар.

Тряхнув головой, Герман идет к вольеру, который пришлось значительно расширить вглубь леса, когда Имана случайно нашла в лесу двух оголодавших волчат. Их мать, похоже, пристрелили браконьеры. Его жена не смогла пройти мимо беды зверей. Теперь у них целый зоопарк, о котором как-то очень быстро прознали местные и стали свозить им всех покалеченных и убогих. Глухов не против. Глухову что? Лишь бы Имана не скучала, когда он занят, а с таким хозяйством заскучать сложно.

Он замечает ее у высокой вековой сосны. Имана улыбается. Серебристый лунный свет мягким ластиком стирает контуры ее тела. Герман бесшумно подходит ближе, обвивает тоненькую талию ладонями и крепче сжимает руки, боясь, что она целиком растворится во тьме.

– Гер, ну ведь кости трещат… – улыбается Имана.

– Все равно не отпущу.

Ему кажется, если он разожмет руки, чуть ослабит контроль, она растает, исчезнет как дым. Уйдет за грань, за которую тогда, шесть лет назад, он ее не пустил, вцепившись зубами. И ведь смог! Исхитрился как-то, удержал. Стоит вспомнить те страшные минуты, как Глухова опять накрывает. Он ловит хрупкое запястье жены и, будто нуждаясь в каких-то подтверждениях тому, что это происходит в реальности, ведет по ободку на безымянном пальце.

– Опять плохой сон?

Не отрывая лба от ее виска, Герман качает головой. Это лето гораздо холодней того, когда ее жизнь чуть не оборвалась, поэтому он плотней запахивает на своей девочке куртку.

– Нет. Просто проснулся, а вас нет.

– Твоя дочь опять захотела прогуляться, – замечает Имана с тихим смешком и кивает куда-то в сторону. Имане смешно, да… Ему – вообще нет. В первый раз, когда только-только научившаяся ходить Алана ушла из дома, на ноги были поставлены все. Теперь-то они почти привыкли к тому, что ей может захотеться… погулять.