Что мне приснится
Шрифт:
Клинок легко покидал ножны, как будто рад был снова увидеть мое лицо.
Я и мой меч снова были едины.
Глава двенадцатая
Часть первая
Вид далекого лесного массива одновременно успокаивал и внушал страх. Внушал страх, потому что под сводами этого моря деревьев, куда не проникал ни один солнечный луч, могло множиться какое угодно зло, и даже победа над ним представлялась ненадежной и временной. Успокаивал, потому что это место настолько хорошо подходило для тайного убежища темных сил, что возникала надежда на то, что им незачем и покидать его -- пускай живут на этой проклятой земле хоть до конца времен.
По-своему здесь было спокойно; с войной сюда шли именно мы.
Номинально насчитывавший тридцать рыцарей отряд на деле немногим не дотягивал до сотни человек -- на каждого члена Ордена в среднем приходилось двое слуг. Даже слуги почти все были при конях, множество коней вели и под поклажу или про запас. До самых окружавших Стигийские болота лесов мы, таким образом, путешествовали с большим комфортом, но, с другой стороны, ставили под угрозу жизни десятков людей, которые едва ли смогут защитить себя в предстоящем бою. Своими мыслями я поделился с командующим, и он, вроде бы согласившись, сказал, что еще позаботится об этом. Время шло, но он так ничего и не сделал -- во всяком случае, пока.
Хотя на бумаге я значился заместителем командующего, Иаков управлял всем единолично, и делал это с вызывающим уважение энтузиазмом. Люди подчинялись ему беспрекословно. Даже во время нашего путешествия к болотам, пока нам еще ничего не могло угрожать, он организовывал ночные стражи, которые проверял самолично.
Сдерживая свое слово, Наугрим действительно делал за меня любые работы -- в том числе, разводил огонь и готовил еду. Сперва я пытался протестовать, но он упорствовал, и в конце концов я сдался, тем более это порядком облегчило мне жизнь.
С Наугримом мы разговаривали не помногу, словно он не был для этого создан, да и я, наверное, тоже. Мы никогда не говорили о наших жизнях до первой встречи, так что о нем я, в сущности, ничего не знал. Немногословный, Наугрим при этом говорил всегда точно и по делу, а порой высказывал такие мысли, до которых мало кто бы додумался. Я проникался к нему все большим уважением.
С другими рыцарями я вообще практически не разговаривал, благо мой пост заместителя командующего был чисто формальным. В основном эти рыцари действовали в Дите и соседних провинциях, так что из них я почти никого не знал. Те несколько, кого мне прежде все-таки доводилось видеть, в том числе и в тренировочном лагере, едва меня помнили, что я склонен был почитать своей удачей.
Никого даже на мгновение не посещала мысль о том, что отряду может грозить настоящая опасность -- может ли быть место безопасней, чем то, где одновременно собрались тридцать рыцарей Ордена? Всеобщее спокойствие, непоколебимая уверенность Иакова успокоили и мою тревогу. Во всяком случае, до того момента, когда на горизонте показался проклятый лес.
Перед тем, как вступить в чащу, Иаков дал всему отряду долгий отдых, что было естественным решением -- спокойного привала больше уже не предвиделось. Многие благоразумно предпочли поспать, мне же не спалось. Перед глазами то и дело всплывали ужасные картины болота, и Калеб, и Антонин, и белые руки мертвых. И Орест.
Когда отряд собирался для того, чтобы продолжить путь, маршал дал знак, что будет говорить. Очень быстро все затихли и выстроились перед ним; как мне показалось, в тени лесной громады настроения изменились, и многие теперь выглядели встревоженными. Обращаясь ко всему отряду, он заговорил:
– Перед нами лес, а за ним - Стигийские болота. Кажется, не все отдают себе в этом отчет, но нас может ждать смертельная опасность. Те, кто носит на себе печать Ордена, обязаны выполнять свой долг несмотря ни на что, так что сейчас я обращаюсь к остальным -- оруженосцам, слугам. Если вы ступите под своды этого леса, то выйти сможете только с другой стороны, вместе с нами. Вам придется рискнуть ради человечества -- может быть, рискнуть своими жизнями. Вы ничем не скованы, так что я не могу от вас этого требовать. Те, кто не готовы пойти на Стигийские болота под моим командованием, пусть сейчас же повернут назад.
Все молчали. Время шло, но ничего не происходило. Хотя некоторые оруженосцы выглядели колеблющимися, никто не вышел из общего ряда -- может быть, для них слишком много значили обещанные их нанимателями-рыцарями деньги, может быть, каждый стыдился быть первым, кто покинет отряд. Я напряженно вглядывался в их лица в надежде, что кто-то образумится и пойдет назад, но потом стало понятно, что этого не будет.
Я перевел взгляд на Иакова. Стоя перед своими людьми, он буквально сиял от счастья; очевидно, он решил, что всех удерживают на месте его лидерские качества. Да, все получилось не так, как я надеялся.
– Что же, тогда выступаем. За мной, на Стигийские болота!
– Иаков быстро зашагал вперед.
Неуклюжая махина отряда подалась за ним. Почти всех лошадей оставили, с собой повели только нескольких, чтобы везти поклажу. С лошадьми оставили двоих слуг, чтобы перегнать их обратно в город. Эти двое, наверное, еще не поняли, какими они оба оказались счастливчиками.
Те, кто шел в первом ряду, несли в руках зажженные факелы -- сейчас с нами не было Ореста, чтобы направлять нас в темноте. Все молчали: сам воздух этого леса вводил в уныние. Все, как один, шли навстречу своей судьбе, которая дожидалась нас на болотах.
Мне показались нелепыми мои прежние надежды на то, что мой опыт поможет отряду. Да, я уже был на этом болоте, ходил этими тропами, видел мертвецов и сражался с ними -- и что с того? Если говорить об этом, я здесь не один такой -- рядом со мной идет Наугрим. Ничем наше присутствие не поможет. Против того, что ждет нас впереди, может помочь только верная рука и сталь меча. Хорошо только, что мечей у меня сразу два -- мой меч с печатью Ордена и меч, подаренный мне Орестом, его я тоже оставил при себе.
Какое-то время -- минуту ли, сутки ли, здесь все едино -- мы шли молча, только порой хрустели сухие ветки под сапогами или кто-то откашливался от витавшей в воздухе пыли. Неожиданно один из рыцарей, забывшись, запел песню. Эта песня не была подобающей для рыцаря Ордена, идущего на священный бой -- это была песня воина, который перед тем, как уйти на войну, обращается к своей матери. В этот момент, должно быть, каждый особенно остро ощутил трагическую суть нашего положения. А в следующее мгновение я и не понял, как потянул свой меч из ножен, и одновременно с этим ножны покинули еще двадцать девять мечей.