Что-нибудь эдакое
Шрифт:
— Это тебе удалось.
Миллисент оживилась.
— Ты меня никогда не любил, — сказала она.
— Да?
— А зачем ты поехал в Лондон и кормил свою девицу?
— Она не моя.
— Твоя. И очень противная.
— Ну, это как сказать. Ты с ней прекрасно болтала.
— То есть как?
— Мисс Скунмейкер.
— При чем тут мисс Скунмейкер?
— Мисс Скунмейкер — это Сью Браун.
— Что? — вскричала Миллисент. — Она приехала за тобой сюда?
— Не за мной. За Ронни. Да пойми ты, ей на меня чихать, мы просто
Голова у Миллисент закружилась задолго до конца этой речи.
— А что тут делает Пилбем?
— Пилбем?
— Я их видела вместе.
Сквозь тьму донесся низкий звук.
— Он здесь? Приехал, значит? Это я к нему ездил. Он сыщик. Его люди за мной следили, да-да! Приехал. Что ж, пусть повеселится, подышит свежим воздухом. Потом поплачет.
— А ты говорил, она некрасивая!
— Кто?
— Сью Браун.
— Так и есть.
— Некрасивая? Да она просто прелесть.
— Не для меня. Я знаю только одну красивую девушку. — Он выдержал паузу. — Если ты не поняла, что я тебя люблю, ты идиотка. Тебя, тебя и тебя. Подай мне всех красавиц на блюдечке, я и не шелохнусь.
Еще одна крыса (или очень крупная мышь) решила закусить хорошим деревом; Миллисент ее не заметила. Она схватила Хьюго за руку:
— О, Хьюго!
Рука ожила, притянула ее к себе по пахнущему мышами и сыростью полу, на котором они сидели.
— Нет, только подумать! — сказал Хьюго — Я хотел, чтобы в меня попала молния.
Запах мышей и сырости куда-то ушел. Пахло фиалками. И розами. Закусывающая крыса преобразилась в арфу и заиграла что-то райское.
Небесную песнь прервало скрипенье двери. Мгновенье спустя дырки в полу осветились. Миллисент ущипнула Хьюго за руку. Они приникли к дыркам. Внизу стоял фонарь, а рядом с ним — величественный человек, который, судя по звукам, кормил Императрицу.
Мужчина выпрямился, огляделся, взял фонарь, и свет упал на его лицо.
— Бидж! — вскрикнула Миллисент. Дворецкий застыл. Он узнал голос совести.
4
Кроме голоса, у совести были ноги. Они так стучали по лесенке, словно совесть — сороконожка. Но Бидж не шевелился. Чтобы его сдвинуть, понадобился бы кран, а крана в домике не было. Когда Миллисент и Хьюго спустились вниз, он стоял, как статуя; и только узнав их, он обмяк. Хьюго он любил, да и чувствовал, что тот достаточно терпим.
— Добрый вечер, сэр, — выговорил он. — Добрый вечер, мисс.
— Что это значит? — спросил Хьюго.
Давно, в пылкой юности, такой самый вопрос ему задал полисмен. Он огорчился тогда, огорчился и теперь.
— Это вы ее украли? — спросила Миллисент. — Вы!
Бидж задрожал. Миллисент он знал с той поры, когда она носила косы, нет — еще комбинезон. Ей, племяннице лорда Эмсворта, воспитанной в лучших традициях свинопоклонства, его преступление должно казаться беспросветно черным.
Каждый заговорщик рано или поздно встает перед дилеммой: оправдаться ему или сохранить верность сообщникам. Мы покажем, как благороден Бидж, если сообщим, что он устоял. Под пронизывающим взглядом молодой хозяйки он никого не предал. Мистер Роналд взял с него обещание; значит, выдать его нельзя.
В награду за это Провидение подсказало ему прекрасную мысль.
— Да, мисс, — сказал он.
— О, Бидж!
— Украл я, но ради вас.
Хьюго сурово на него посмотрел.
— Бидж, — сказал он, — это чушь какая-то.
— Сэр?
— Чушь. Зачем нам свинья?
Дворецкий был спокоен. Он знал, что сказать.
— Я решил убрать препоны с вашего пути, сэр.
— Препоны?
— Поскольку вы доверяли мне свою корреспонденцию, я давно знал о вашей взаимной привязанности. Но семья ставит препоны.
— Это все так, — признал Хьюго. — А что дальше?
— Спасибо, сэр. Я подумал, что его светлость будет очень благодарен тем, кто вернет свинью. Если вернете вы, он согласится на ваш союз.
Там, где ужинает Императрица, не может быть полной тишины, но что-то похожее воцарилось. В свете фонаря Хьюго смотрел на Миллисент, она — на него. Оба они слышали о верных старых слугах. Мало того, они видели их на сцене. Но и мечтать не могли о такой верности.
— Бидж! — сказала Миллисент.
Как мы помним, она говорила так и прежде; но как отличалось это «Бидж» от того! Тогда в нем звучали упрек, боль, разочарование; теперь — благодарность, благоговение, любовь.
То же самое можно сказать о восклицании «Ну что же это?!».
— Бидж! — не унималась Миллисент. — Вы ангел!
— Спасибо, мисс.
— Нет, такого блеска!.. — вскричал Хьюго.
— Спасибо, сэр.
— Как вам пришло это в голову?
— Не знаю, мисс. Пришло.
— Вот что, Бидж, — сказал Хьюго. — Когда вы закончите земной путь — со всеми бывает, — оставьте мозг нации. Замаринуют, поставят в Британский музей. Ничего не поделаешь, мозг века. В жизни не слышал такой идеи. Конечно, старик растает.
— Он сделает для нас все, что угодно, — поддержала Миллисент.
Гроза утихла. Пели птицы. Где-то еще погромыхивал гром, а может быть — это мысли Хьюго теснили одна другую.
— Все, — сказал он наконец. — Кто-нибудь посоветовал бы бежать к старику сейчас же. Но нет. Надо поднять цену. Чем больше мы ждем, тем больше он обрадуется. Дадим ему еще двое суток. Тогда он не откажет ни в чем.
— Но…
— Никаких «но»! Спешка все погубит. Не забывайте, дело не только в разрешении на брак. Они хотят, чтобы ты вышла за Ронни. Надо их разубедить. Без двух суток не обойдется.