Что-нибудь эдакое
Шрифт:
— Говорите лучше «Ронни».
— Простите, моя дорогая. Так вот, мне хотелось это узнать, потому что…
— Да?
— Потому что я все уладил.
— Что?!
Сью вцепилась в перила.
— Да-да, — заверил Галахад. — Уладил. Любящая тетя Конни вряд ли обнимет вас, но я бы на вашем месте и сам не рисковал. Еще укусит. А вообще все в порядке. Ваш принц где-то в саду. Пойдите скажите ему. Он ждет.
— Но… но…
Теперь Сью вцепилась ему в руку. Ночь была, несомненно, красива, но ей хотелось заплакать.
— Что вы сделали?
— Мог я жениться на вашей матушке?
— Да.
— Значит, я ваш почетный отец?
— Да.
— Следовательно, ваше счастье — это мое счастье. Цена его — мемуары. Не видели такой пьесы, «Цена счастья»? Нет? Да, вы еще не родились. Шла в «Адельфи». Там есть сцена…
— Я не понимаю…
Галахад ответил не сразу.
— Сестра моя Констанс, — сказал он, — беспокоилась из-за моих воспоминаний. Я пошел к ней и заявил: «Кларенс никому мешать не станет, только бы его не тащили на свадьбу. Настоящее препятствие — ты. Вы с Джулией. Но если ты захочешь, ты уговоришь ее за пять минут. Она тебе верит. Разреши им пожениться, и я не опубликую мемуары».
В отличие от Сью Перси Пилбем, слышавший все, мог бы многое сказать. Пятьсот фунтов улетали, словно синяя птица. А во всей Англии не было человека, который так стремился к этим фунтам.
Сью плакала и ничуть не стыдилась.
— Ну-ну! — говорил Галахад. — Что тут такого? Друзья всегда помогают в беде.
— Я не знаю, что сказать.
— Вот и не надо. Да чихать мне на эти мемуары! Хотя… Нет, чихать. И вообще завещаю их нации, пусть публикуют через сто лет. Стану новым Пипсом [53] . Красота! Благодарное потомство…
53
Сэмюэл Пипс (1633–1703) — придворный Карла II, оставивший занимательные мемуары.
Сью зарыдала в голос. Галахад поцокал языком.
— Жалко, что еще сто лет никто не узнает про креветок. Вы до них дочитали?
— Я почти не читала, — покаялась Сью. — Я думала о Ронни.
— Ну ничего, я вам расскажу. Было это в Аскоте [54] , в том году, когда золотой кубок выиграл Мартингал…
Перси Пилбем вылез из куста. В конце концов, он гостит в этом треклятом замке. Если уж гость не вправе сидеть в кустах, где британское гостеприимство? Он решил переночевать в «Гербе», а с утра пораньше вернуться в Лондон, там его ценят.
54
Ипподром близ Виндзора, где каждый год в июне проходят четырехдневные скачки.
— Молодой Парслоу…
Перси Пилбема креветки не интересовали. Летняя ночь поглотила его. Где-то ухала сова. Он нахмурился и лязгнул зубами.
Вот найти бы эту сову, он бы с ней поговорил!
Задохнуться можно
Глава I
Солнце пронзило дымку, окутавшую Лондон. Лучи его упали на Флит-стрит, свернули направо, остановились у издательства «Мамонт» и, проникнув сквозь одно из верхних окон, нежно обласкали лорда Тилбери, основателя и владельца этой фабрики дешевого чтива, когда он просматривал газеты, услужливо предложенные секретарем. Секрет его успеха в немалой степени сводился к тому, что он держал под личным контролем всю свою продукцию.
Солнце в Лондоне — приятная редкость, и потому, казалось бы, великий человек хоть улыбнется ему. Но нет. Он нажал кнопку. Явился секретарь. Лорд Тилбери, без единого слова, указал ему на окно. Секретарь задернул штору и выгнал солнце, заглянувшее без приглашения.
— Простите, лорд Тилбери…
— Да?
— Звонила леди Джулия Фиш.
— М-да?
— Хочет вас видеть.
Лорд Тилбери стал мрачен. Леди Джулию он помнил, они мило общались в Биаррице, но здесь не курорт, в конце концов, а Тилбери-Хаус.
— Что ей нужно?
— Не знаю, лорд Тилбери.
— Так.
Секретарь удалился. Хозяин вернулся к газетам. Под руку ему попалась прелестная газета «Мой малыш», и он углубился в нее, но сердце было не с нею. Приключения Пинки, Винки и Попей в Стране Лентяев оставили его холодным. Не тронула его и Лора Дж. Смедли, сообщавшая, как хорошая девочка может помочь маме. Раздраженно хрюкнув, он отшвырнул газету и в третий раз за это утро занялся письмом, которое выучил наизусть. Людям свойственно бередить свои раны.
Письмо было коротким. Предки автора, заполнявшие века два назад по дюжине листочков, огорчились бы, увидев его; но, несмотря на краткость, оно сумело испортить день великому издателю. Что же в нем было? Вот что:
«Бландингский замок,
Шропшир
Глубокоуважаемый лорд Тилбери!
Возвращаю аванс за „Мемуары“. Я подумал и решил не издавать их.
Искренне Ваш
Г. Трипвуд».
— Хр-р! — сказал лорд, как говорил обычно в минуты тяжкого стресса. Он встал и принялся ходить по комнате. Небольшой, квадратный, плотный, он напоминал Бонапарта, а сейчас, конкретней, — Бонапарта, совершающего утренний моцион на острове Святой Елены.
Однако многие в Англии взвыли бы от радости при виде этого письма. Что там, многие зажгли бы костры, зажарили быка для верных селян. Несколько слов, которые вы только что прочитали, оросили бы радостью земли от Камберленда до Корнуолла. Поистине, все на свете зависит от точки зрения.
Несколько месяцев назад, когда Англия узнала, что Галахад Трипвуд, брат лорда Эмсворта, вспоминает свою жизнь, почтенные представители правящего класса испытали страшное потрясение. Добродетельные виконты и чистые сердцем графы трепетали при мысли о том, какие скелеты вылезут теперь из шкафов.
Прекрасно зная друга своей беспутной юности, они живо представляли, какую книгу он напишет. Именно это, подсказывали им стареющие кости, критики именуют «собранием занятнейших случаев». Многие, в частности сосед Эмсворта сэр Грегори Парслоу-Парслоу из Матчингем-Холла, чувствовали себя так, словно ангел, отмечающий наши грехи, решил издать свои записи.