Что осталось от меня — твое
Шрифт:
Вдоль хрупких картонных стен кабинки громоздились папки с документами, стол тоже был завален папками и бумагами — обстановка мало чем отличалась от той, что царила в дедушкином кабинете после того, как в него вселилась я. В углу стоял серый пластмассовый чемодан на колесах. Работа адвоката все еще во многом остается бумажной. Информацию редко передают в электронном виде и еще реже она доступна онлайн. Поэтому, беря работу на дом или отправляясь на встречу с клиентом, мы пользуемся такими чемоданами для перевозки кипы необходимых
Юриз Кагашима подошла к столу, открыла стоявшую на нем металлическую шкатулку и извлекла из нее связку ключей.
— Пожалуйста, следуйте за мной, — сказала она.
Мы снова двинулись через офисный зал. По пути госпожа Кагашима приветливо здоровалась с сотрудниками, отвечая кивками на кивки. Задержавшись на миг возле стола секретаря, она наклонилась к девушке и вполголоса дала какие-то указания. Когда мы проходили через приемную, я быстро подхватила черную сумку на роликах, оставленную возле стойки регистрации. Спутница вскинула бровь, поражаясь моей уверенности в успехе задуманного предприятия. Я лишь улыбнулась.
За высокой ширмой в конце коридора скрывался ряд дверей. Адвокат отперла одну из них и жестом пригласила меня войти. Я оказалась в длинной и узкой комнате; дежурное освещение здесь было настолько тусклым, что все вокруг казалось окрашенным в серовато-желтые цвета. В торце комнаты поднимались от пола до потолка стеллажи с выдвижными ящиками, какие можно встретить в любой библиотеке. Втянув носом холодный воздух, пахнущий пылью, я окинула взглядом каталожные шкафы, выстроившиеся вдоль стен по обеим сторонам прохода.
— Вы хорошо помните то дело? — спросила я госпожу Кагашиму.
— Да, хорошо, — ответила она и зажгла верхний свет.
Мы двинулись по проходу. Толстый коричневый ковер на полу приглушал наши шаги. В этой комнате хранилось множество документов, сотни и сотни папок. Все они были рассортированы по годам и расставлены в алфавитном порядке: «1994 А — И, К — С,Т — Я».
— То, что вас интересует, находится здесь, — сказала женщина, останавливаясь возле одной из секций каталога. — Вот эти большие ящики в самом низу. — Она отделила от связки ключей один и, наклонившись, отперла нужный ящик. — В них хранятся пленки.
— Пленки?
— Да. Каитаро Накамура отказывался подписать признание. В течение нескольких дней после ареста он вообще не желал говорить со следователем. В результате они просто сняли допросы на видео.
Она выпрямилась и взглянула на меня. Я отвела глаза. По закону человека могут держать под арестом без предъявления обвинения и допуска к нему адвоката не больше двадцати трех дней.
— Через сколько дней ему предъявили обвинение? — спросила я.
— Через двадцать три, — сказала она.
Я мысленно подсчитала: пятьсот пятьдесят два часа, тридцать три тысячи сто двадцать бесконечно тянущихся минут, когда человек находится во власти государства.
— Есть ли на видео… — Я запнулась. — Нечто, к чему мне следует быть готовой?
Адвокат молча склонилась над открытым ящиком.
— Он так и не подписал признание? — спросила я.
— Сами увидите, — сказала
— Что касается бумаг — не стоит читать их прямо здесь, — сказала она.
— А кассеты я могу взять?
Женщина кивнула.
— Даю вам две недели, но я должна все получить назад.
— Могу хотя бы пролистать дело?
Она снова кивнула. Напряжение внезапно оставило меня, впервые с того момента, как я переступила порог адвокатской конторы. Я перевела дух и улыбнулась. Приблизившись к стеллажам, я позволила себе высказать вслух то, что чувствовала, — огромную благодарность.
— Спасибо, — негромко произнесла я.
— Вы должны знать, что произошло, — сказала Кагашима.
— Благодарю вас, — повторила я.
— К тому же вы не сможете причинить вреда Каитаро.
Я вздрогнула, услышав его имя.
— Сумико, — едва слышно произнесла женщина, окидывая меня взглядом с головы до ног, будто видела в стоящей перед ней девушке ту маленькую девочку, которую двадцать лет назад утешала, качая в объятиях.
Я смотрела вслед госпоже Кагашиме: бесшумно ступая по коричневому ковру, она шагала к выходу.
— Юриэ, — позвала я. Она обернулась. Как сейчас вижу ее лицо, освещенное ярким белым светом люминесцентных ламп. — То, что я вам тогда рассказала при нашей встрече в отделении полиции, как-либо помогло в его защите?
Она замешкалась на секунду, прежде чем открыть дверь. А потом произнесла:
— Вам решать, помогло или нет.
Дверь закрылась с легким щелчком. Я повернулась к стеллажам: ряды полок, заставленные папками, поднимались до самого потолка. Надо было поскорее сложить кассеты и папки в сумку и уйти отсюда, но один документ я хотела увидеть прямо сейчас. После стольких лет, которые я прожила без мамы, ничего не зная о том, что с ней случилось, настало время выяснить, как она умерла. Мне нужны были факты, и только факты. Поэтому я искала документ, название которого происходит от греческого слова, состоящего из двух частей — «сам» и «зрение» — аутопсия. Я искала протокол вскрытия.
Чтение протокола вскрытия не было для меня в новинку. Во время учебы каждый начинающий юрист проводит не один месяц в прокуратуре, помогая вести дела. Мы часами сидели вместе с судьями, составляя обвинительные заключения, и всякий раз, когда речь шла об убийстве, практикант обязан был присутствовать на вскрытии. Никогда не забуду первое посещение морга. В толпе однокурсников я стояла в полуподвальном помещении больницы, я не чувствовала никаких запахов, кроме острого ментолового запаха бальзама «Викс», которым мы предусмотрительно смазали ноздри. На побелевших лицах товарищей я, словно в зеркале, видела мою собственную бледность. Натянув хирургические перчатки, мы напряженно ждали судмедэксперта.