Что осталось от меня — твое
Шрифт:
Накамура делает глубокий вдох.
— Ваши лакеи состряпали?
— Нет, я сам. — Куросава не спускает с него глаз. — Я ссылаюсь на видеозаписи. Хотите сначала прочесть?
Каитаро сидит неподвижно и смотрит на лежащие перед ним бумаги, затем жестом показывает на ручку:
— Нет. Я вам доверяю.
Прокурор молча подает Накамуре страницу за страницей, тот подписывает там, где ему указывают. Добравшись до последней страницы, тянется к чернильной подушечке, чтобы поставить рядом с подписью отпечаток пальца. Когда с этим покончено, прокурор вновь предлагает ему сигарету. Каитаро медленно качает головой.
— Правда не хотите закурить?
— Я бросил.
— Когда?
—
— Ради нее?
— Да, ради Рины.
Когда я закрываю глаза, передо мной снова встает картина: руки Каитаро, бережно держащие мою фотографию, и то, как он проводит по ней кончиком пальца. А еще я вижу чернильную подушечку и то, как он оставляет отпечаток рядом со своей подписью. Закрываю уши ладонями — и в наступающей тишине звучит голос Каитаро. С того самого момента, когда я впервые услышала его слова, они кружатся у меня в голове: та теплота, с которой он говорит обо мне, и нежность, с которой произносит имя моей матери, и спокойная уверенность, когда употребляет название нашего дома — Ваши кура. Хотя чаще он говорит просто «Симода» — именно так мама всегда называла наш дом, так называю его и я. И дедушку он зовет не господин Сарашима, а Ёси, словно имеет на это право.
Сидя в темной спальне перед мерцающим экраном телевизора, я вдруг поняла, что у моего деда тоже были какие-то свои сложные отношения с Каитаро Накамурой и что ответ на вопрос, который мне нужен, я не найду ни в документах адвоката, ни среди папок в дедушкином кабинете у нас в Мэгуро.
ОКО ЗА ОКО
Улица, ведущая к офису дедушки, была широкой и тихой. По пути попадались приземистые, вытянутые в длину здания — бизнес-центры, в них арендовали помещения бухгалтерские и юридические фирмы. Но были здесь и жилые дома. В целом подходящий район для ведения юридической практики, гораздо более спокойный, чем гудящие, будто ульи, стеклянные небоскребы Раппонги, где мне предложили место в адвокатской конторе.
Шагая но улице, я смотрела на деревья, выстроившиеся ровной цепью вдоль тротуара. В душном воздухе летнего вечера листья на ветках висели неподвижно, словно пластмассовые. Ни ветерка, ни звука, наступающие сумерки делали мир туманным и размытым. Время вечерней мглы — словно зеркальное отражение раннего утра, и я с легкостью могу представить, как дедушка едет в офис на велосипеде; трость, которой он с большой неохотой согласился пользоваться, надежно закреплена вдоль рамы.
Еси Сарашима — человек, который вырастил меня. Я радуюсь, что сейчас он далеко, поэтому то, что я намерена сделать, пока не причинит ему вреда. Войдя в холл, я сажусь в лифт и поднимаюсь на третий этаж. Прохожу через общий зал, где работают клерки, и останавливаюсь возле стола, за которым расположилась Анти Юка — личный секретарь дедушки, она поступила в фирму, когда мне было двенадцать.
— Сумико-сан! — восклицает она, завидев меня. — Поздравляю! Тебя пригласили в «Номуро и Хигасино»! — Я улыбаюсь и пожимаю ее руки, протянутые мне навстречу. — Дедушка так гордится тобой. — Она сияет, стискивает мои локти и с чувством похлопывает меня по плечам. — Такая хорошая девочка! Мы все так рады!
Поклонившись, я снова благодарю ее и окидываю взглядом офис, где мне так часто приходилось бывать в детстве.
— Анти, дедушка просил, чтобы я прихватила для него кое-какие документы. Он хочет поработать дома, когда вернется.
— Конечно, детка. — Анти с готовностью достает из ящика письменного стола ключи от дедушкиного кабинета. — Скажи ему, чтобы берег себя и не работал так много. Представляешь,
Я кивнула и пробормотала что-то об упрямстве деда. Анти в очередной раз похлопала меня по руке.
— Он сумеет немного притормозить, когда закончится твой контракт в «Номуро и Хигасино» и ты придешь работать к нам. Мы все рассчитываем на тебя, девочка!
— Спасибо, — говорю я, принимая ключи.
Я уже подошла к двери кабинета и взялась за ручку, когда Анти снова окликнула меня:
— Суми-сан, принести тебе чаю? А как прошло твое выступление в Тодае?
— Все отлично! — не моргнув глазом соврала я. — Пожалуйста, я очень тороплюсь…
— О да, конечно, дорогая! Тебе, наверное, столько нужно успеть, прежде чем начнется работа в «Номуро»…
Она все еще продолжала что-то говорить. Я поклонилась раз, затем другой и, юркнув в кабинет, захлопнула за собой дверь.
Оказавшись внутри, я вдохнула знакомый теплый запах старого дерева и едва уловимый аромат лимона. Дедушка любил пить свой черный чай с лимоном. Его чайный набор стоял тут же на длинном полированном комоде. Керамический чайник из Токонамэ[106] и набор чашек на специальном подносе, никаких кофейно-чайных автоматов дедушка не признавал. Икебана из цветов лотоса и лилий красовалась на подоконнике — свежие и изящные растения, которые меняли каждые три дня. Таков заведенный дедушкой порядок, и пренебрегать им не положено, даже в его отсутствие.
Обойдя большой письменный стол, я направилась в дальний угол кабинета, где стоял каталожный шкаф со множеством ящиков, отгороженный от остального пространства высокой ширмой из черного дерева. Архив адвокатской конторы располагался на третьем этаже, но дела, которые Ёси Сарашима вел лично, он хранил здесь. Все материалы, связанные со смертью моей матери и ее убийцей, собранные дедом, тоже должны были находиться в одном из этих ящиков.
В ящике, на котором значилось имя Рины Сато, я нашла свидетельство о разводе моих родителей и копию документа о мировом соглашении, заверенную их личными печатями. В нем подробно говорилось о передаче квартиры в Эбису Осами Сато и о дополнительном переводе денежных средств на имя отца. В той же папке лежал договор купли-продажи на наш дом в Симоде, датированный несколькими месяцами позже, вместе с вырезкой из местной газеты — рекламное объявление, опубликованное агентством по недвижимости: «Редкая удача! Продается старинный дом на берегу моря, в течение восьмидесяти лет принадлежавший одной семье. Цена договорная». Я вновь взглянула на дату, объявление появилось в тот период, когда Каитаро Накамура находился под следствием и приговор еще не был вынесен. И в самом низу лежал пожелтевший от времени почтовый конверт. Мама любила запечатывать свои конверты стикерами. Особенно ей нравились журавли. Конверт был вскрыт, поэтому изображенный на стикере журавль оказался разорванным пополам. Я провела пальцем по неровным краям наклейки.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти записи Ёси, касающиеся суда над убийцей. В конце концов я обнаружила их в ящике с пометкой «Окружной суд Токио», словно для дедушки смерть моей матери ассоциировалась только с судебными делами. Прихватив папку с документами, я перебралась за стол и устроилась на рабочем месте дедушки.
Трудно сказать, что именно мне открылось. Я узнала, что продажа нашего дома в Симоде связана с Каитаро Накамурой. И осознала, что дедушка так и не смирился со смертью дочери. Я поняла, что он будет охотиться за убийцей до конца жизни, пока не рассчитается сполна — око за око.