Что посеешь

Фролов Вадим Григорьевич

— Хм… «достанешь», — сказал Батурин, думая при этом, какой это леший дернул его за язык и где он достанет этот проклятый движок. Но отступать было некуда.

— Ну, раз так… — сказали Гошка и Прошка и протянули Батурину свои мозолистые руки.

Они заключили тройственный союз и договорились, чтобы больше ни одна живая душа ничего не знала об их планах. Затем они осмотрели Петькино хозяйство в сарае и кое-что нужное отложили в сторонку. Дед Веретей стоял в дверях и довольно ухмылялся.

«Хитрющий

дед, — подумал Петр, — ишь, как повернул».

На душе у Батурина немного полегчало, и домой он шел, насвистывая. Братцы Азиатцевы остались ночевать у деда.

А дома Петра ждал сюрприз.

— Ты давеча про завод так просто? Или… — спросил его за ужином отец.

— А что? — спросил Петр.

— Ну-у, — почему-то немного смущаясь, сказал Батурин-старший, — если тебе всерьез интересно, приходи завтра после школы к проходной. Я тебя встречу.

— Чего он там на заводе не видел? — вдруг сердито спросила Мария Ивановна. — Ему учиться надо. Вон Витя Пискарев…

— Мам, — мрачно сказал Петр, — ты мне лучше про этого Витю не говори. А то ему еще попадет.

— А ты что? А ты что? — зачастила Мария Ивановна. — От кого это ему уже попало? Не от тебя ли? Ах! — она всплеснула руками. — И верно, Софья Аристарховна жаловалась: Витю кто-то побил. Ты, что ли?

«Час от часу не легче, — подумал Петр, увертываясь от нависшего над ним подзатыльника. — Опять меня леший за язык тянет».

— Мам, — взмолился Петр, уходя от прямого ответа, — ну, что ты меня все шпыняешь и шпыняешь. Так я совсем озвереть могу.

Тут в разговор вступил Батурин-папа.

— И верно, Маша, — сказал он успокаивающе, — сама говорила, что лупить ребенка не надо.

— Ах, не надо? — в сердцах сказала Мария Ивановна, но руку все же опустила. — Не надо?! А что же я с ним поделать могу, если он… А ты не помогаешь. Только и знаешь свой футбол да рыбалку…

Степан Александрович насупился, и Мария Ивановна поспешила добавить, что ну да, да, конечно, кроме рыбалки да футбола, еще есть завод.

— Ну, тебе, понятно, завод, что дом родной, — сказала она. — А ему-то зачем твой завод? Неужто, как ты, всю жизнь ишачить?

И вдруг! Вдруг спокойный и выдержанный Степан Александрович хватил кулаком по столу со всей силы. С чайника свалилась крышка, блюдечко с вареньем шлепнулось на пол и разбилось, зазвенели, подпрыгнули чашки. Подпрыгнул и Петр.

— Какие слова говоришь, Мария! — крикнул Батурин-старший. — Я не батрак, чтобы… ишачить! Я рабочий! Понимаешь? Рабочий!

Мария Ивановна села на стул.

— Ты извини, Маша, — сразу остыв, сказал Степан Александрович. — Но ведь обидно же.

— Да я что, — виновато сказала Мария Ивановна. — Да я разве что? Я ведь ему добра желаю.

— Пусть сам выбирает, — сказал Степан Александрович миролюбиво. — Не маленький.

— Я думала, уж если ученым не будет, так может этим… скульптором станет, — сказала Мария Ивановна с горечью.

— Н-ну, — добродушно сказал отец. — На это особый талант нужен.

Петр молчал. И разные мысли — веселые и грустные, умные и так себе, не очень — скакали в его голове.

— Так придешь к проходной? — спросил Степан Александрович.

— Ага, — сказал Петр и покосился на мать.

Она махнула рукой.

— Только чего он там не видел? Станки, что ли?

— Людей, — сказал Степан Александрович твердо, — которые работают, а не ишачат… И между прочим, станки тоже.

— Пусть идет, — сдалась Мария Ивановна. — Только смотри, если опять двойки будешь получать, я тебе пропишу! И тебе тоже, — она ткнула пальцем в грудь Батурина-старшего и, непримиренная, ушла на кухню.

Батурин-старший подмигнул Батурину-младшему.

— Строгая у нас мать, — сказал он.

— Ага, — сказал Петр. — Бать, а ты не знаешь, где можно движок достать?

— Какой движок?

— Для лодки. Мотор какой-никакой.

Степан Александрович подумал.

— Н-нет, не знаю, — сказал он. — А зачем тебе? Секрет?

— Ага, — сказал Петр.

Глава VII

На следующее утро Батурин перехватил Кешку Фикуса неподалеку от школы.

— Ты вот что, — сказал Батурин Кешке. — Ты значит… того…

— Ага, — сказал Фикус. — …этого. Понял.

— Ну, раз, понял, значит… смотри…

— Да брось ты, — дружелюбно сказал Кешка и засмеялся. — Что я, маленький?! — и, посвистывая, побежал в школу.

В коридоре у окна стоял Витенька Пискарев и разглядывал в стекле свое отражение.

«Ох, — сказал про себя Батурин. — И с этим еще отношения выяснять». Ноги понесли его мимо Вити, но Петр мужественно пересилил себя.

— Здорово! — очень бодро сказал он.

Витя повернул к Батурину свой все еще распухший нос и сморщился, словно разжевал клюкву.

— Даже и здороваться с тобой не желаю, — сказал он. Батурин сокрушенно махнул рукой и пошел в класс. Выяснять отношения ему уже не хотелось.

А когда в классе он увидел Наташу Орликову, сердце у него стало съеживаться и съеживалось до тех пор, пока не превратилось в горошину и не покатилось куда-то вниз.

В перемену к П. Батурину, уныло стоявшему у окна в коридоре, подошел Осипваныч и протянул ему конверт:

— Это вам.

— Мне? — удивился Петр. — От кого? Откуда?

— Стоит ли задавать столько ненужных вопросов? — спросил Осипваныч. И ушел.

Батурин зажмурился и с треском распечатал конверт. В нем был листок, на котором печатными буквами было написано: