Что приносит тьма
Шрифт:
– Увы, – покачал головой Себастьян. – Неизвестно.
Это утверждение, по крайней мере, было правдой. Он не видел необходимости уточнять, что его неведение умышленное или что леди Девлин совершенно точно знает, где Дженни Дэви обрела убежище.
– Жаль. – Сэр Генри провел большим и указательным пальцами вверх-вниз по цепочке от часов и пожевал губу. – Со мною связывались из дворца. Похоже, советники регента решили, что жителям города лучше не знать, как видный лондонский магистрат на самом деле работал на Наполеона. Поэтому публике огласят, якобы Ли-Джонс погиб при задержании опасного французского агента.
– Кстати, как дела у опасного французского агента?
– Он еще жив, но, говорят, долго не протянет. Сознание к нему так и не возвращалось. – Поколебавшись, Лавджой добавил: – Ли-Джонсу устроят
– Весьма… иронично.
– Да-да. Однако необходимо.
– Интересно, как долго этот изменник сотрудничал с французами.
– Судя по его банковскому счету, достаточно долго. Не правда ли, поневоле задумаешься: сколько среди нас таких, как Ли-Джонс? Известных и уважаемых членов общества, верность которых не принадлежит родной стране?
– Полагаю, нам никогда этого не узнать, – отозвался Себастьян и, слегка прихрамывая, направился к двери.
– Лорд Девлин…
Запнувшись, Сен-Сир оглянулся на магистрата.
– Сожалею о смерти вашего друга.
Себастьян кивнул, чувствуя, что не в силах заговорить.
Покинув Боу-стрит, виконт направился в юго-западную часть Гайд-парка. Там он оставил лошадей под присмотром Тома и пошел через некошеный луг к каналу, возле которого было найдено тело Риса Уилкинсона.
Ливший всю ночь дождь пропитал влагой высокую траву и сбил последние прихваченные морозцем листья с окрестных деревьев. Здесь витало проникающее глубоко в душу одиночество, томительная тоска, кажущаяся неотъемлемой частью пустого белого неба, ажурного сплетения ветвей и тревожного крика взлетающих с канала гусей. Себастьян немного постоял возле подмерзшего камыша, глядя на оловянную гладь водной шири. Он думал о смешливом, бесшабашном офицере, которого когда-то знал, и об отчаянии, которое должен был испытывать Рис, бросая последний взгляд на этот пейзаж.
Отогнав от себя мрачное видение, Девлин целеустремленно зашагал взад-вперед по краю водоема, всматриваясь в холодную, жидкую грязь, проступавшую между камышей. Да, констебли Лавджоя обшарили место происшествия до него, но виконт подозревал, что делалось это без особого усердия, поскольку объяснения смерти офицера-инвалида сводились к удару или сердечному приступу.
Прошло несколько минут, прежде чем он нашел то, что искал: голубоватую бутылочку высотой дюйма четыре, без пробки, но с почти не пострадавшей темно-желтой этикеткой, гласившей «ЛАУДАНУМ – ЯД». Себастьян потянулся за ней, и мутная вода плеснула холодом на его сомкнувшиеся вокруг находки пальцы. Бутылочка была пуста, только в одном уголке виднелось едва заметное красновато-коричневое пятно.
Невозможно было определить, сколько эта склянка здесь пролежала: час, день, неделю? Она давала пищу для предположений, но ничего не доказывала. Пальцы Девлина непроизвольно стиснули толстое стекло в неожиданном приливе гнева. Размахнувшись, он зашвырнул пузырек далеко от берега.
Бутылочка звучно плюхнулась в воду и тут же исчезла из виду. Себастьян стоял и смотрел, пока не улеглась рябь на канале.
А затем повернулся и ушел.
– Осуждаешь его? – спросила Геро.
Виконтесса сидела в кресле возле камина в своих покоях, муж расположился на коврике у ее ног.
– Ты про Уилкинсона? – Откинув голову ей на колени, он глубоко втянул воздух. – Я по-прежнему не уверен, что Рис шел убивать Эйслера. Он мог задумать какой-то иной план.
– Способ повесить колокольчик коту?
– Не исключено. Но события вышли из его подчинения – есть у них такое досадное обыкновение.
– И тогда майор покончил с собой, – негромко продолжила Геро. – Чтобы избавить семью от позора судебного слушания и чтобы дать жене и ребенку шанс на лучшую жизнь. – Себастьян чувствовал, как ее пальцы играют завитками волос на его затылке. – Разве мы достойно заботимся о мужчинах, от которых требуем рисковать за нас своей жизнью и здоровьем? Просто используем их, а затем, когда они больше не годятся для войны, вышвыриваем прочь.
– Через холмы и в шум морской, фламандский дождь, испанский зной, – продекламировал Себастьян, – король Георг нас шлет в пожар, вдали, за синею грядой [36] … – Повернувшись к жене лицом, он положил ладони на растущую выпуклость ее живота. – В последнее время я ловлю себя на мысли, каким будет мир, когда наша дочь станет взрослой.
– Наш сын, – твердо поправила Геро.
Девлин захохотал:
– Ты настолько уверена?
Губы жены медленно сложились в улыбку, и Себастьяну подумалось, что еще никогда она не выглядела такой красивой.
36
Себастьян цитирует строки из солдатской песни, которую многие помнят по сериалу "Приключения королевского стрелка Шарпа". Хотя как раз эта версия самая современная, написанная специально для фильма английским актером и композитором-песенником Джоном Тэмсом. Сама же песня очень старинная, датируется как минимум концом XVII века. За это время ее слова менялись множество раз и только название и мелодия оставались неизменными. В одной из версий рассказывалось о незадачливом сыне волынщика, который знал одну-единственную мелодию и доводил этим своих сельчан до белого каления, в другой - о влюбленном Джоки и коварной Дженни, которая разбила парню сердце, после чего он отправился далеко за холмы, играя на своей волынке. "Военная" же версия слов впервые появилась в 1706 году в комедии ирландского драматурга Джорджа Фаркера "Офицер-вербовщик". Правда, там речь шла не о короле Георге, а о королеве Анне, ведь именно она правила в то время.
– Да.
ОТ АВТОРА
Похищение сокровищ французской короны из Гард-Мёбль в Париже в сентябре 1792 года произошло в основном как описано в книге, правда, причастность к нему Дантона и Роланда хоть и предполагалась, но никогда не была доказана. Решимость Наполеона вернуть утраченные драгоценности, как и беспринципность используемых императором методов точно так же реальны.
Тождество бриллианта Хоупа с переограненным «Голубым французом» в настоящее время общепризнано. Недавно в запасниках Французского национального исторического музея в Париже обнаружили старую свинцовую копию знаменитого алмаза с ярлыком, указывающим, что она принадлежала «господину Хоппе из Лондона». Копию передал музею в 1850 году потомок семьи Арчардов. Любопытно, что Чарльз Арчард был не только деловым партнером Хоупов, но и одним из тех ювелиров, кому Наполеон поручил восстановить сокровища французской короны. Как именно Хоуп заполучил бриллиант, доподлинно неизвестно, хотя версий существует множество. Я выбрала ту, которая лучше всего подходила для моей истории. Следует отметить, что сам Наполеон, наверняка знавший больше нас с вами о событиях сентября 1792 года, всегда считал, будто герцога Брауншвейгского (отца Каролины, принцессы Уэльской) подкупили « Голубым французом», чтобы он не захватывал Париж. Существует немало свидетельств в пользу предположения, что из-за посягательств Наполеона на владения герцога тот отослал свои драгоценности дочери, а Каролина после смерти отца распродала их.
Банк «Хоуп энд Компани» действительно в результате войны столкнулся с финансовыми трудностями и в 1813 году был продан Бэрингсам.
Переограненный голубой бриллиант на короткое время всплыл в Лондоне в сентябре 1812 года, ровно через двадцать лет после парижской кражи, когда ювелир-гугенот Франсийон составлял проспект для лондонского торговца по имени Даниэль Элиасон. Так как упомянутый торговец не погиб насильственной смертью (и, насколько мне известно, ничуть не походил на мерзкого типа, изображенного в книге), прежде чем сделать его жертвой убийства, я изменила его имя на Даниэль Эйслер. Что случилось с алмазом после сентября 1812 года, неизвестно, хотя имеются убедительные свидетельства, что он был приобретен принцем-регентом и оставался в руках Георга до самой его смерти в 1830 году. После этого камень появился уже как собственность Генри Филиппа Хоупа, однако владелец не разглашал его происхождение.