Что такое боги и как с ними быть
Шрифт:
Один из примеров тому — Антиной, который, по словам о современных почитателей, стал самым младшим из божеств римского пантеона. Юноша Антиной («мудрый не по годам», как о нем говорили) был возлюбленным императора. Двадцати лет от роду он погиб, и убитым горем император провозгласил Антиноя богом и учредил его культ — вопреки традиции, допускавшей обожествление только для усопших императоров. Некоторое время культ Антиноя процветал и пользовался большой популярностью, пока христиане не искоренили его заодно со всеми прочими языческими верованиями и практиками. Но современные язычники возродили этот культ… и утверждают, что Антиной для них столь же божественен и реален, как и для древних его почитателей.
Иногда высказывают предположение о том, что какой-нибудь образ, созданный людьми (допустим, средствами литературы или кино) и ставший объектом массового поклонения со временем превращается в самостоятельную сущность, а затем и в божество. По моему мнению, ничего теоретически невозможного в этом нет, но на такое превращение потребовалось бы очень много времени и очень много усилий огромной
Впрочем, многое свидетельствует о том, что сущности в своем развитии не всегда движутся от более плотных форм к более тонким и трансцендентным. Не будем забывать, что и рамках языческой картины мира все движется циклически. Линейного и однонаправленного совершенствования не бывает. Возможно, противоположная сторона цикла нам и не видна, но можно не сомневаться, что она существует. Младшие духи могут эволюционировать в богов, а боги — в безличные трансцендентные сущности (на что, вероятно, уходит так много времени, что представить себе столь долгий срок нам попросту не под силу), но в какой-то момент колесо неизбежно поворачивается и начинается движение вниз — «гниение» как необходимое условие нового роста. Не исключено, что от безличного Целого постоянно отделяются частицы, обретающие сперва некую абстрактную Бытийность, почти не осознающую себя, затем растущие и развивающиеся в нечто гораздо более сложное и сознательное, а затем пускающиеся в обратный путь, на котором они постепенно теряют свою индивидуальность и снова сливаются с безличным Целым, после чего весь цикл начинается заново. Не исключено также, что боги могут со временем, условно говоря, «стареть» и опускаться до состояния простых стихийных духов или еще ниже. Как это у них происходит, точно сказать нельзя: мы слишком привыкли воспринимать богов как вечных и неизменных, а потому не замечаем Подобных процессов.
Суть божественности
Если мы хотим постичь природу богов — и понять, чем она отличается от нашей собственной природы, — то следует, в частности, осознать, что всякое божество является самим собой в более полной мере, чем это можно сказать о каждом из нас. Я имею в виду, что даже самые сложные божества (а некоторые из них и впрямь невероятно сложны) гораздо более цельны и монолитны в своем естестве, нежели мы, люди. Человеческая природа гораздо более восприимчива к внешним влияниям, нарушающим нашу целостность, да и различные аспекты нашего «я» сами по себе редко бывают целостными и однородными. Боги же точнее и чище эквивалентны самих себе: личности их не загрязняются посторонними примесями. Можно возразить, что некоторые божества не свободны от внутренних противоречий… однако во всех подобных случаях, которые мне довелось исследовать лично или обсуждать с людьми, посвятившими себя служению такому божеству, обнаруживается, что Его Тайна отчасти в том и состоит, что за всеми этими мнимыми противоречиями скрывается некая объединяющая их истина.
Основополагающая суть божественности заключается, во-первых, в том, что каждое божество представляет собой чистое воплощение некой части универсальной субстанции (или во мгновение ока может стать таковым, если решит действовать с позиции своего наивысшего «я»), и во вторых — в том, что оно обладает всей полнотой знаний об этой части субстанции, обо всех ее функциях и обо всем, к чему приводит ее деятельность. Эти два свойства можно считать основными «признаками» божественности, и каждое из них мы обсудим отдельно.
Как мы узнаем из главы о вертикальной иерархии божественных ипостасей, боги способны мгновенно перемещаться вверх или вниз по шкале, ведущей от личностного сознания к безличному, тогда как нам, смертным, каждый шаг по этой лестнице дается с невероятным трудом. При этом даже в наиболее человечных своих ипостасях боги сохраняют в себе след этой универсальной субстанции: свет не гаснет, а лишь скрывается как бы за полупрозрачной пленкой, которую божество может убрать в любой момент. Можно было бы возразить (вслед за многими религиозными теоретиками), что каждый человек — это тоже чистое воплощение некой части универсальной субстанции, а, следовательно, тоже в своем роде бог, хотя и совсем крошечный. Эта теория весьма поднимает самооценку, но все же разница в масштабах слишком велика. Да, единый свет сияет и сквозь нас, и сквозь богов, однако в нашем случае этому свету приходится пробиваться сквозь очень и очень плотные покровы. Вероятно, у святых и аватар оболочки не столь плотны, но у богов этот единый свет окутан лишь прозрачнейшей и легчайшей пеленой, которую они, вдобавок, могут без труда отбросить, если пожелают. Учение о том, что божественная суть заключена в каждом из нас, дает надежду и наполняет смыслом нашу жизнь, однако само по себе оно не может устранить пропасть между Ними и нами. Одних лишь разговоров о том, что мы подобны богам, совершенно недостаточно: на деле они не помогают нам приблизиться к своему высшему «я».
Я осознала, что каждый человек несет в себе искру Источника, но эта искра погребена под тоннами слоев почти непроницаемой материи. Когда я пытаюсь визуализировать вещество этого Источника, оно представляется мне белым, потому что в нем заключены все цвета. Мы, люди, — крошечные носители этого вещества… но всего лишь носители. А божество, с моей точки зрения, — это исключительно чистое и яркое проявление одного из этих цветов или какой-нибудь их смеси… скажем так: узкоспециализированная версия этого единого белого вещества. Поэтому божество в визуализации предстает нам, допустим, зеленым — или, например, в случае моей богини-покровительницы, темно-фиолетовым, цвета баклажана. И этот баклажанный цвет Она проявляет полностью, на все сто процентов, — но кроме него, в Ней никакого другого цвета нет. В моем белом веществе тоже есть немного этого баклажанного цвета — микроскопическая доля, окутанная множеством слоев небожественного вещества. Если бы я смогла в полной мере подняться на высший уровень и слиться воедино с Источником, я бы Ее превзошла, потому что во мне были бы все цвета. Но, с другой стороны, если бы я дошла до этого Источника, меня бы не стало. Это была бы уже не я, а я перестала бы существовать как индивидуальность.
Чтобы и дальше существовать как «я», как индивидуальность, я служу богам — этим чистым узкоспециализированным разновидностям цвета. Я учусь у них и слушаюсь их. Когда я служу божеству, я делаю это как человек. За это моя богиня-покровительница заставляет меня подниматься по эволюционной лестнице (а заставлять приходится: характер у меня такой, что по доброй воле я ничего делать не стану). Из всех возможных приближений к чистому воплощению Источника самый доступный для меня — моя богиня. Сам Источник не станет говорить с человеком напрямую, а со своей богиней я могу говорить и взаимодействовать — и через Нее приближаться к Источнику.
Итак, я служу Ей потому, что мы с Ней обе вышли из одного и того же Источника и, в конце концов, в него же вернемся. Это в природе вещей: до тех пор, пока ваша душа не обрела совершенную чистоту, вам нужны проявления, за которые вы будете цепляться, как за ступени лестницы, ведущей к этому Источнику. Задача моей богини — в том, чтобы очищать меня, помогать мне развиваться и восходить, а также служить мне ориентиром, мерилом и посредником в общении с Божественным. А моя задача как жрицы — среди прочего, в том, чтобы служить подобным ориентиром и посредником для людей, пока еще не способных напрямую общаться с богами.
Изъяны в камне
Камень, который мы называем бериллом, в своей чистейшей форме совершенно бесцветен. Цвет ему придают изъяны, и благодаря этим изъянам он превращается в изумруд или в аквамарин. Нечто подобное мы имеем в виду, когда говорим, что у богов даже изъяны священны. Воплощая столь абсолютно и полно определенную часть Универсального Бытия, боги неизбежно должны иметь какие-то недостатки — хотя бы потому, что остальные части в них не представлены. Это две стороны одной медали. Например, божество, искусное в ремеслах, может сосредоточиться на своей работе до такой степени, что позабудет о нуждах своих близких. Божество, всецело посвятившее себя чувствам (например, какая-нибудь богиня любви и брака), не всегда способно реагировать на обиды рационально и объективно. Божество, которому приходится принимать непростые решения ради блага в отдаленной перспективе (например, какой-нибудь бог смерти или правосудия), действует здесь и сейчас с холодной безжалостностью. Мифы свидетельствуют о том, что божества подчас ошибаются, что зачастую ведет к тяжелым последствиям. Отчасти это объясняется тем, что подобные ошибочные решения боги принимают в своих более человечных ипостасях (о которых мы поговорим подробнее в следующей главе), но это — неполное, а потому не совсем верное объяснение.
Божественная природа всякого бога проявляется, среди прочего, в его характерном изъяне, и это обстоятельство еще раз подчеркивает, что все сущее в Природе священно в том числе и разрушение. У всего на свете есть не только созидающая и поддерживающая, но и разрушительная сторона: океан — колыбель жизни, но в нем можно утонуть; наша кормилица-земля может разверзнуться и поглотить нас, и так далее. И отделить эту разрушительную часть от созидательной невозможно: если бы мы могли смотреть на солнце без вреда для зрения, такое солнце не давало бы достаточно тепла и света, чтобы на земле продолжалась жизнь. Речь вовсе не о том, что боги «отчасти добры, а отчасти злы»: эти понятия принадлежат религиям другого толка. Мы же, язычники-политеисты рассматриваем подобные ярлыки как следствие предубежденого взгляда на мир и привычки оценивать все с точки зрения человеческого удобства, а не в более широком природном масштабе. Мы стремимся преодолеть эту привычку, а для этого нужно подняться над огорчениями, которые причиняет несовершенство мира — и, в частности, мнимые несовершенства богов.
Божество может быть божественным в своей ревности (как Гера) или в своей ярости (как Один), в своей печали (как Деметра) или в своей всепоглощающей страсти к разрушению (как Фенрис). Разумеется, никто из нас не хочет оказаться на пути этих божественных эмоций — точно так же, как никто не захотел бы оказаться на пути цунами. Но иногда цунами все же случаются: такова жизнь. Поэтому мы стараемся общаться с богами уважительно и поддерживать с ними хорошие отношения. Эта практика сродни радарной системе раннего оповещения об опасности, а иногда позволяет даже смягчить или предотвратить катастрофу — или, по крайней мере, отсрочить ее на какое-то время.