Что-то хорошее ожидает Россию
Шрифт:
– Пушкин многое предвидел в будущем России. Он предвидел и знаменитую "слезу ребенка" Достоевского, когда Достоевский задает вопрос - можно ли пролить слезу ребенка, ради того, чтобы осчастливить все человечество, - и отвечает: это невозможно. А ведь в гениальном "Медном всаднике", поэме бездонной глубины, Пушкин дает именно этот ответ, здесь рассматривается цена прогресса. Несчастный Евгений умер, как бы заплатив своим счастьем за великие преобразования Петра. Петр - любимый герой Пушкина, а поэт как будто спрашивает у него: "Ты можешь переступить через труп
Пушкин был, во-первых, "государственником" (я думаю, он по-своему понимал смысл этого слова, близко к моему определению государства как дерева). И в этом смысле Пушкин считал важным соучаствовать и подсказывать государству, всегда туповатому, и правителям какие-то необходимые мысли.
А во-вторых (и тут нет никакого противоречия) - Пушкин был человеком глубоко частным, очень ценившим свое частное существование и отсюда - его обостренное чувство чести и невероятно ревнивое, бешеное отношение ко всему, что вторгается в его частную жизнь. Вспомните - он был взбешен, когда узнал, что его письма к жене читаются тайными службами. В конечном итоге его знаменитое "на свете счастья нет, а есть покой и воля" - это полный уход поэта в частную жизнь как возможность гармонического существования. Пушкин умудряет молодость и молодит старость.
– А для вас есть какие-нибудь загадки в творчестве Пушкина?
– Сам взлет его поэзии был загадочен: этот взлет был недостаточно подготовлен предшествующей русской культурой. Конечно, и до Пушкина были очень талантливые и даже гениальные поэты - Державин, например. Но Пушкин занял сразу самую высшую точку поэзии России и остался ее вершиной. Самая главная загадка Пушкина в том, что в тяжелой российской истории он создал образ духовной легкости существования, в тупом бюрократическом государстве образцы мудрости. Ведь Пушкин - необычайно умен, в то время как все вокруг тонет в глупости. Пушкин осуществил то, о чем позже скажет Мандельштам: "Если поэзия не лечит, значит, это не поэзия". Пушкин безусловно гармонизирует нашу жизнь и лечит человека: есть какое-то неповторимое "журчание" пушкинского стиха. Это ощущение можно сравнить с тем, когда мы приходим в дом и к нам в объятия бросается наш ребенок - такова степень пушкинской искренности и любви к людям. Невероятен сам пушкинский дар лиризма и человечности.
– Пушкин писал о даре своей жизни, как "напрасном и случайном".
– Такое соединение многих талантов в одном человеке не может быть случайностью. Но именно в России родился самый гармоничный поэт мира, хотя в Российской истории никогда не было гармонии. Это означает, что в принципе гармония в России возможна. Пушкин очень много значит для России, для ее народа: народ все "почесывается", а Пушкин действует и действует. Он очень много успел за свою короткую жизнь. Гоголь писал о Пушкине, что Пушкин "это русский человек в его развитии, каким он, может быть, явится через 200 лет". Эти 200 лет прошли. Раз Пушкин был - значит, что-то хорошее ожидает Россию.
– Что вам, как писателю, дала ваша родная Абхазия?
– Возвращаюсь к своей мысли о сюжете существования. Абхазия дала мне сюжет существования как писателю. Почти все, о чем я писал, связано с Абхазией, и главная моя книга, над которой я работал много лет, "Сандро из Чегема" - это Абхазия.
Мне посчастливилось краем глаза увидеть патриархальный образ жизни (он сохранялся таким даже при советской власти в горном селе Чегем), сравнить его с советской цивилизацией, увидеть, как они соотносились друг с другом, и описать это.
У меня было сознание того, что пройдет еще одно поколение, и того, что я видел, - уже никто не увидит, и это надо обязательно запечатлеть.
Кроме того, было некоторое везение для меня как для писателя; я жил в Москве, и некоторая ностальгия, которую я чувствовал по Абхазии, вдохновляла мое перо.
– Фазиль Абдулович! Расскажите, пожалуйста, о вашей матери, как ее звали, какое влияние она оказала на ваше творчество?
– Ее звали Лейла. Она была женщиной деревенской, малограмотной, но у нее были твердые нравственные принципы. Я помню годы своей юности, когда она часто настраивала меня на то, чтобы я помог какому-нибудь дальнему родственнику, которого я почти не знал: пошел бы с ним в больницу или в какое-нибудь учреждение. В ней было ярко выражено патриархальное, "роевое", сознание, которое диктует, что всякий человек, имеющий какое-нибудь отношение к твоей крови, - часть тебя, и ты должен так же его опекать, как и он тебя.
Она была от природы умна здравым крестьянским умом, хотя, по-моему, не прочитала ни одной книжки. Я всегда чувствовал ее ум, ценил его и сейчас просто удивляюсь тому, что она все могла понять - и в социальной жизни, и в политике, понять опасность тоталитарного сталинского режима.
По каким-то разговорам и слухам она догадывалась, что вещи, о которых я пишу, опасны для меня, и стараясь меня удержать от этого, говорила: "С кем ты берешься драться? Они покорили огромный русский народ, а что ты можешь сделать? Смотри, будь осторожней, а то судьба твоего отца и его братьев настигнет тебя". Она старалась внушить мне, чтобы я был поосторожней, как всякая мать.
– А что случилось с вашим отцом?
– Отца выслали при Сталине в Иран, он был наполовину иранец, он умер там, а его братьев арестовали.
– Ваша мама читала ваши книги?
– Нет. Но ей говорили о них.
– Она была религиозным человеком?
– Да. Она была религиозной и здравомыслящей, с сильно развитым чувством долга, и обладала большой нравственной силой.
– Я знаю ваши строки о ней: "Она неуклонно вела свою маленькую войну с хаосом эгоизма, отчуждения, осквернения святыни Божьего дара - стыда". Долг она ставила превыше всего. Я думаю, что этими мыслями пронизаны все ваши произведения.
– Да, мама была человеком долга. Слово "долг", пожалуй, пора внести в словарь иностранных слов. Сегодня это слово не понимают ни правители, ни народ.