Что творится под этой крышей

Марс Остин

«И всё ещё не пахнет. Даже самую малость. Зато пахнет чем-то приятным, чем Андрюха вряд ли станет пользоваться.»

А Андрюха вообще свою куртку снимал? Он же сидел в ней. Или нет?

Я крепко зажмурилась, вспоминая, как мы ели плюшки и пили чай, он ставил на стол свои ободранные локти, я их точно видела — значит, куртку он снимал.

В руке зазвонил телефон, я ответила:

— Алло?

— Сорвалось что-то. Говорю, ушёл он. К нему Альбинка твоя подошла, вся размалёванная по-парадному, и увела куда-то. В сторону ресторана, если тебе интересно. Так кто это?

— А как

он выглядел?

— Да пацан как пацан, обычный. Я не особо рассмотрела. Маша, блин! Кто это?

— Я тебе потом расскажу.

— Ладно, жду! Не задерживайся, я же спать не лягу!

— Хорошо. Давай.

— Давай, потанцуйте там хорошо. И не ходите голые потом! А то натанцевались и побежали спинами мокрыми светить.

— Хорошо. Давай.

— Давай.

Я положила трубку, отдала Саше кофту, набрала Андрюху, он ответил сразу, жизнерадостный, как обычно:

— Машэль-вермишель! Как твоё всё?

— Привет, — я невольно начала улыбаться, он спросил:

— Вы пришли?

— Да, мы в гардеробе.

— Молодцы! Я внутри уже, место вам займу.

— Хорошо. Слушай, ты куртку у меня не забывал?

— Шутишь, она у меня одна! Я её даже в гардероб не сдаю, вдруг стырят. Я и сейчас в ней. А что? У тебя кто-то забыл куртку?

— Да, наверное. Я думала, твоя.

— Так это бати твоего, ты же в ней приехала. Забыла? Я ещё ржал, что ты в ней как в бушлате — одна куртка на ножках идёт, а из неё голова торчит. Я подумал, он тебя провожал и дал погреться, а ты забыла вернуть и в ней уехала. Холодно же было. Не помнишь? Хотя, не удивительно — ты такая убитая была, как будто сутки не спала. Ты не заболела?

— Нет, я устала просто.

— Уже отдохнула?

— Да вроде, — я опять начала смеяться, он выглянул из двери танцевального зала и широко улыбнулся, раскидывая руки:

— Ну так надо отрываться, значит! Пойдём! Ливанова, а ты чё как не родная? Или не признала? Это я, если что. Похорошел? Пойдём! Пора всем показать, как надо тусить.

Мы пошли, я внимательно смотрела на его куртку — да, на спинке кресла у меня лежала не она, очень похожая, но другая.

«Каким образом она на мне оказалась? В Питере я садилась в автобус без куртки, я помню, потому что замёрзла, пока его ждала. А вышла уже в ней, получается. Я по ошибке схватила чужую куртку? О боже... А ведь кто-то её ищет. Она вполне может быть единственной, как у Андрюхи.»

И тут меня озарило — парень, который стучал в мою калитку! Он пришёл за курткой. У нас маленькая деревня, тут все всех знают, он понял, что я унесла его куртку, сказал об этом в автобусе, а ему тут же рассказали, кто я такая, кто моя мама, и где мы живём. И он приехал нас искать. Всё логично.

Мне стало настолько легче от того, что я разобралась — всё логично и просто, и никакой мистики в моей жизни нет. От облегчения я стала как пьяная, сразу пошла танцевать, прямо в центр танцпола, где пока ещё было мало людей, зато много дыма и света. Из-за музыки было никого не слышно, Андрюха вился вокруг Саши, что-то рассказывал ей на ухо, смешил и смеялся, я наблюдала, улыбаясь за компанию, иногда не выдерживала этого потока милоты и отворачивалась, делая вид, что это часть танца. В начале вечера музыка была не очень быстрой, я двигалась легко, наслаждаясь мелодией и голосом — в нашей местности авторские права никого не парили, здесь крутили обычные человеческие песни, иногда разбавляя их клубными ремиксами, но они начинались ближе к ночи, когда все уже были разогретые и весёлые.

Дискотека официально клубом не считалась, потому что посетители были младше восемнадцати, так что продавать алкоголь здесь было нельзя. Возле гардероба стоял автомат с водой и колой, больше здесь ничего не продавалось, но желающие приносили с собой и употребляли на улице, ближе к полуночи кого-нибудь обязательно выводили охранники, но ещё было рано, и это было прекрасно. Я любила танцевать, когда-то даже ходила на бальные танцы, давно, ещё когда всё было хорошо. Потом не ходила, но любовь осталась, на школьных мероприятиях я всегда выступала и занималась подготовкой других участников, все знали, что я умею и могу. Санюшка из-за этого участвовала вынужденно, как бы потому, что я её очень просила, но я видела, что ей тоже нравится. И сейчас ей всё нравилось.

«В характере всё-таки надо было указать „настойчивый“. И „смелый“, а то сама она ни за что не признается.»

Я поняла, что забыла ей сказать про Андрюхины параметры, волшебным образом соответствующие анкете, жестом подозвала её и потянулась к её уху, но говорить не начала — музыка закончилась, диджей в микрофон стал что-то говорить, очень громко, я подождала, пока он закончит, и хотела уже начать рассказывать, когда Саша меня взяла за плечи и отодвинула, требовательно посмотрела в глаза, как будто ждала чего-то, я пожала плечами, показывая, что не понимаю. Она наклонилась к моему уху и сказала:

— Уши открой!

— В смысле?

Она встряхнула меня и проорала в ухо:

— Что сказал диджей?

— Что?

Я вроде бы слышала, это только что было, там было что-то про... белочку.

«О боже.»

Я смотрела на Сашу и щупала воздух за своей спиной — там колонна где-то была, и она мне была очень нужна. Саша меня до неё дотолкала и прижала к ней спиной, опять наклонилась ко мне и сказала на ухо:

— Диджей сказал, что сейчас будет песня для маленькой рыжей белочки. Это она.

Я стояла, держалась за колонну и падала, медленно и неотвратимо. Ноги подкашивались, свет гас, разноцветные блики разбежались от центра танцпола к углам и погасли, вместо них засветились синие, дымные, погружающие всё в туман. Музыка заиграла громче, медленная и плавная, песню я узнала — мы её слушали с Честером, в автобусе, в день нашего знакомства. Об этом знали два человека — Честер и я. И блокнот. Альбине я не говорила, я просто сказала, что мы музыку слушали, а название песни дописала потом.

«Она прочитала.»

Вокруг закачались пары, Сашку взял за руку Андрюха, она посмотрела на меня с вопросом, я кивнула — иди. Она пошла. А я осталась стоять у колонны и пытаться не упасть. А потом увидела его.

Он выступил из тумана как призрак, по пояс в клубах дыма, весь в сиянии от белого клина воротника и белых узоров на груди. Синие огни притухали и разгорались, а он шёл чётко на меня, медленно, как будто хотел насладиться тем, как я умираю от страха с каждым сантиметром. Тонкие линии светомузыки прокатились по толпе и обрисовали его лицо предельно ярко, всего на секунду, но мне хватило — стрижка, гвозди в ушах, родинка на шее...