Что творится под этой крышей

Марс Остин

Чердак был моей любовью, моим суперпроектом, я работала над ним все те восемь лет, что мы прожили в этом доме, бабушка смеялась, что я унаследовала дедову тягу к вечной стройке. На самом деле, я унаследовала дедовы материалы, которые он купил для теплицы, а так как денег у нас никогда не было ни на что новое, мы привыкли очень бережно относиться ко всему старому, ничего не выбрасывали и всему находили применение.

Когда мы только переехали, в доме было холодно, мы поначалу пытались топить печку, но потом увидели, сколько дров на это уходит, прикинули свои финансовые возможности и решили поэкономить, грея не весь дом, а только одну комнату, в которой жили вдвоём. Потом я начала разбирать своё наследство и нашла в гараже и сараях много разных материалов, подписанных

как «теплоизоляция», стала гуглить их назначение и применение, в качестве эксперимента решив теплоизолировать гостиную от веранды. Выглядели мои эксперименты колхозно, к тому же, окна я угнетала как класс, но была зима и никто не заметил разницы — всё равно темно. Потом я на пробу высыпала пару мешков теплоизолирующих камешков на пол чердака, сверху разложила мягкие ватные квадраты, которые мне так понравились, что я стала туда ходить просто на них поваляться. А температура внутри дома очень понравилась маме, и она дала мне благословение на любую фантазию в рамках законов физики, с условием, что я буду экспериментировать только на чердаке, а баррикады на веранде разберу, как только потеплеет. Я согласилась по всем пунктам и наконец-то развернулась во всю мощь.

Мои первые попытки в строительство были похожи на детскую халабуду, но с опытом я осознавала собственное несовершенство, училась по видосикам с юТуба и разбирала старые шалаши, чтобы построить на их месте новые — слава Ктулху, в деревне никто не прибегал ругаться, если я сверлила и стучала во «время тишины», этим мне наша деревня очень нравилась. Материалов мне дед оставил столько, что я до сих пор не израсходовала их все, к тому же, иногда мне их дарили на праздники — монтажная пена и книжки, набор принцессы. Иногда я случайно подслушивала, как соседи мою беготню по крыше с шуруповёртом тихонько осуждали, предполагая, что это потому, что мужика в доме нет.

Я опять посмотрела на маму и её голубую книжку, хихикнула и сказала:

— Санька маме своей парней наколдовывает. Список параметров пишет, и они магией фэншуя притягиваются, мы одного даже видели. Хочешь, я тебе наколдую?

— Боже, на что он мне?! — патетично закатила глаза мама, роняя книгу на грудь. — Ты давно на улице была? Ты их видела? Зачем мне какой-то Вася, — она сделала игривые глаза и указала на обложку, — когда у меня есть Джеронимо? Такой мужчина! Хочешь, зачитаю?

— Не надо, — я встала и подняла руки, признавая её правоту без малейших доказательств: — Я тебе верю. Сделай нам плюшечки на завтра, и ещё что-нибудь, что будет не лень. Я наверх.

— Хорошо, иди, — она отпустила меня великодушным жестом, я собрала с пола столько чашек, сколько смогла унести за раз, и пошла относить на кухню. Утром я её всю вымыла, но мама с тех пор уже что-то готовила, так что посуды поднакопилось, но я не стала её мыть — посуда лежит и я полежу. С книжечкой. Под пледиком. На чердаке моём обожаемом.

Заварив термос чая и сменив выходной сарафан на пижамный комбинезон-кигуруми в виде панды, я окончательно одомашнилась и полезла на чердак через люк в потолке моей комнаты, я сама его выпилила, очень удобно.

На самом деле, самым удобным в нём было то, что мама на него один раз посмотрела, два раза попыталась пролезть, сказала много нехороших слов и больше к нему не подходила. Конечно, на чердак можно было попасть ещё целыми двумя путями, но один из них предполагал взбирание по шаткой полуистлевшей деревянной лестнице, а второй требовал дойти до гаража, взять большую стремянку, принести её к дому, правильно установить и подняться на крышу, к большому окну, которое я совершенно случайно запенила так, что оно не открывалось снаружи.

Вообще, конечно, мне скрывать от мамы было нечего, иногда я сама её туда приглашала, когда заканчивала очередной апгрейд своей вечной стройки, но пару раз она меня неприятно удивляла, забираясь туда в моё отсутствие, за что потом извинялась и каялась. Обычно это происходило после того, как на родительском собрании ей рассказывали очередную дичь про наркотики, алкоголь, компьютерные игры и прочие ужасы современности, приводящие к ранней смертности подростков. Мама у меня была впечатлительная и легко внушаемая, так что сразу находила в моём поведении парочку симптомов и вся в ужасе бежала копаться в моих ящиках с инструментами и коробках с лакокрасочными. Естественно, ничего криминального не находила, зато я находила следы её поисков, требовала объяснений, чуть-чуть ругалась, потом успокаивала её, клятвенно заверяя, что ничего опаснее дисковой пилы ни разу в жизни в руках не держала. Про дисковые пилы в школах не рассказывали, так что их мама не боялась, мы мирились и обещали друг другу не ходить больше на эти дурацкие собрания и не верить во всякую чепуху. Но стремянку я перепрятала.

В данный момент рецидивов у мамы не было уже несколько лет, но мне всё равно было приятно знать, что чердак — моё личное царство, где я могу творить что захочу, а мама может только в очередной раз патетично вопрошать грохочущий музыкой и топотом потолок: «Что творится под этой крышей?!» и не получать ответа. Чаще всего мы с девчонками там устраивали показы мод, экспериментировали с косметикой и красили волосы, там была специальная «грязная зона» для этих грязных дел. На чердак забирались приличные девочки, а спускались зелёные кикиморы, розовые поняши и черноглазые вороны-мстители, мама никогда не знала, кто спустится в этот раз, поэтому каждый раз выходила посмотреть. Мы её не разочаровывали.

«Альбинка коза.»

Я сидела наверху возле люка и смотрела в чердачное окно на её дом через дорогу — там горел свет, но меня там не ждали.

«Све-то-зар, бе-бе-бе.»

Это Альбинка чаще всего была инициатором наших преображений, у неё случались приступы «хочу красные волосы срочно», мы с Сашей красились за компанию, в какие-нибудь более человеческие цвета, а чаще просто пару локонов, остатками от Альбинкиной краски. Альбина была натуральной платиновой блондинкой, так что любая краска на её волосах горела и сияла, на моих тускло-рыжих всегда получался не тот цвет, который был нарисован на банке, а на Сашины густые каштановые вообще никакая краска практически не бралась, так что мы из одной банки получали совершенно разные цвета, каждый раз не зная, что получим, и ждали результатов эксперимента как чего-то нового и неизведанного. Было весело, когда-то, до появления Светозара.

Я забралась в свой любимый домик-в-домике, стоящий в центре чердака и похожий на чум, в котором чукча ждёт рассвета, но только снаружи. Изнутри я задрапировала его старыми бежевыми шторами с золотой искрой, которые остались от бабушки, раньше они в спальне висели, но мама сняла, потому что не любила бархат — он ей казался слишком тяжёлым и помпезным. Я его радостно забрала себе, мне эта тяжёлость была бальзамом на душу, я обожала маленькие пространства, мне было в них очень уютно. На пол своего чума я постелила старый бессмертный матрас, подрезанный и подшитый в форме гнезда, сверху набросала таких же бессмертных наследственных одеял и подушек, а вместо стен по кругу построила разновысокие книжные полки, на которые поселила книги, естественно, и несколько ламп. Пространства там получилось ровно столько, чтобы сидеть втроём и играть в карты, ну или компактно лежать вдвоём, или вольготно раскинуться в блаженном одиночестве, что я и планировала сделать.

И только раскинувшись максимально вольготно, я вспомнила, что книгу дочитала вчера. Закладка лежала на эпилоге, я перечитала его и убрала книгу на полку слева — там стояли кандидаты на шкаф, кандидатов на диван я ставила справа, поближе к чашкам, чтобы не забыть забрать и унести. Книга была достаточно хорошей, чтобы после неё ещё несколько дней не хотелось начинать новую, я всё ещё жила в ней, поэтому пока не приняла внутренне тот печальный факт, что она закончилась. Очередная волшебница с фамильяром на фоне кабинета зельеварения обрела свою любовь и ушла жить долго, счастливо и достаточно скучно, чтобы автор не смог наскрести событий на ещё одну книгу. Я за неё была чуть-чуть рада, конечно. Но только чуть-чуть.