Что ты сделал
Шрифт:
— Я пытаюсь спасти твоего сына от тюрьмы. Да я практически вырастила его вместе с ней!
— Я не хочу, чтобы Майк умер. Если он умрет, суда над ним не будет. Ты этого хочешь?
— Он может отделаться и так, — сказала Карен, поигрывая сигаретой. — Я единственная говорю, что не было обоюдного согласия, а учитывая прошлые наши отношения… Полиция все о них знает, не говоря уже о разных моих мужчинах.
Я промолчала.
— Мне надо, чтобы кто-то заявил, что был свидетелем случившегося, — продолжала она. —
Она объясняла мне все это как ребенку, но я уже знала, чего она хочет. Я и забыла, какая она умная. Учеба в Оксфорде давалась ей невероятно легко, и именно поэтому все были поражены, когда она не сдала экзамены.
— Я ничего не видела. А если бы видела, то сказала бы. Ты же меня знаешь.
Она не переспросила: «Правда?», хотя наверняка с трудом удержалась от этого.
— Эли, мне необходимо, чтобы люди верили мне. А если это не сработает, если в суде скажут, что я соврала или что сама этого хотела… это убьет меня. Правда убьет. Я не могу спать. Я совсем одна. Каждый раз, когда я слышу шум снаружи или внизу, я выскакиваю на середину комнаты и не могу дышать; чувствую, что умираю.
— Это паническая атака, — сказала я.
Женщины в приюте часто страдали от них.
— Да. Я и себя спрашиваю иногда — мы раньше делали это, правда ли все так ужасно именно из-за того, что в тот раз я не хотела секса? И почему же я не могу спать и есть? Я пытаюсь все расставить по своим местам: ты ненавидишь меня, с Джейком все плохо, и с Майком — тоже, но я знаю, что говорю правду, я так чувствую и ничего не могу с этим поделать. Ведь есть же разница между объятиями и удушением! Мне не объяснить… Пока тебя так не схватят, пока не ощутишь, до чего слаба и беспомощна, ты не поймешь, каково это.
— У меня нет к тебе ненависти, — произнесла я, однако сама себе не поверила.
Пару дней назад я хотела ее убить, представляя себе, как снова и снова бью ее кулаком по лицу. И разве я не рассказала полиции все секреты, которые она поверяла мне про свои самые темные дела и худшие эпизоды в жизни?
— Я бы хотела тебе помочь, но ничего не видела, и он ничего не сказал мне, когда протрезвел. Он был в отключке в ту ночь и очень замерз.
— Но он вполне мог проговориться. Никого же не было рядом, и никто бы не услышал. Он мог сказать что-то вроде: «Прости меня», или «Она сама этого хотела», или «Я не собирался причинять ей боль».
Однако я не могла представить, что Майк говорит такое. Извинения или мольбы — не его конек. Он никогда не видел особого смысла зацикливаться на своей вине: что сделано, то сделано.
Она продолжала:
— Может, ты пропустила мимо ушей, потому что была в шоке. Не хотела верить в это. Но ты подумай, вдруг ты все-таки слышала что-то тогда, и, если вспомнишь, сходи в полицию снова.
Глядя мне прямо
— В конце концов, тебе не впервой врать полицейским.
О да, вот она, скрытая угроза, ей известно, что эту черту я уже переступила однажды. И не могу сказать, что вступила в противоречие со своими моральными убеждениями. Вовсе нет.
— И если я это сделаю?..
— Ну, тогда я могу поговорить с Джейки и объяснить ему ситуацию.
Я прекрасно ее поняла, больше ничего не стоило добавлять — все-таки мы полжизни были лучшими подругами.
— Если так, никто не должен знать, что я приезжала сюда сегодня. Это преступление.
— Да.
— А соседи?
Она пожала плечами:
— Горстка торчков и заспанных мамашек. Они даже не в курсе, как меня зовут. И я всегда могу сказать, что не впустила тебя.
Поразительно, как просто лгать и нарушать закон, когда попадаешь в тупик. Выбор передо мной стоял просто невероятный — спасти жизнь Майку означало совершить преступление, солгав. Но на этом все и закончится, если я сделаю то, что она просит. Жизнь-то я ему спасу, но его приговорят к тюремному заключению.
— Можно мне подумать? — спросила я.
— Но не слишком долго. Похоже, у Майка нет времени ждать.
У нее что, совсем не осталось никаких чувств к нему?
Кивнув, я встала и вышла, потом спустилась по вонючей лестнице, а она застыла в дверях в одежде, которая висела на ней мешком.
Глава тридцатая
Констебль Дивайн имел обыкновение смотреть на собеседника медленно моргая, и его взгляд лишал меня мужества. Я избегала зрительного контакта, поскольку в моей семье это не поощрялось. Следовало держать голову опущенной, справляясь с эмоциями.
Я отправилась к Дивайну на следующее же утро после возвращения из Бирмингема. Ночь прошла без сна, в борьбе с самой собой. Но к утру я уже знала, что готова. Иначе зачем мне было ездить к Карен? Она всегда просила чего-то взамен.
— Вы раньше говорили, что ничего не видели той ночью. Что Майк ничего не сказал вам.
— Наверное, от шока я не понимала значения того, что говорю. Карен была в таком ужасном состоянии, и я просто не осознавала, что произошло. Никак не могла осознать.
Мы находились в той самой мерзкой комнате для допросов, где с одной стороны стола был содран шпон, и грубая поверхность царапала пальцы. Перед Дивайном стоял ноутбук, но он не записывал то, что я говорила. Вместо этого констебль откинулся на спинку кресла:
— Расскажите снова.
— Ну, я вышла посмотреть, где Майк. Карен плакала и кричала, и я подумала, что произошел какой-то несчастный случай.
— Это было после того, как мисс Рэмплинг зашла в кухню и сказала: «Майк меня изнасиловал», так?