Что за чертовщину я сейчас прочёл
Шрифт:
— Возможно, — сказал я, — если мы убьём Мэгги, то проклятие рассеется, как это случилось с Мики. Давайте-ка решим дело голосованием.
— Я голосую за то, — сказала Эми, — что я помешаю вам убить Мэгги несмотря на то, как проголосуете вы.
— Слушай, так демократия не работа-
На телефон Джона пришло электронное письмо.
— О, ха, да это же Маркони. Он говорит, получил образец и хочет с нами потолковать о нём. Спрашивает, можем ли мы ему по скайпу позвонить.
— Что ещё за образец?
Джон
— Думаю, мы ему что-то отправили? Ну, во время нашего соусного трипа.
— Странно, что мы вообще это сделали. То есть, уж больно хорошая идея.
— Вот и разумное решение, — сказала Эми. — Мы поедем за моим ноутбуком и поговорим с доктором Маркони вместо того, чтобы убивать ребёнка.
— Но это не окончательное решение, — сказал я. — Если Мэгги вылупится и начнёт жрать младенцев, ответственность на тебе.
ЭМИ
Они были в нескольких кварталах от дома Лоретты Нолл, когда Эми поняла, что желудок вновь начинает её подводить.
От переживаний к ней вернулись флэшбеки.
После автокатастрофы, которая убила её родителей и покалечила её руку, Эми жила с дядей Биллом и тётей Бетти в течение трёх долгих кошмарных лет. Их брак трещал по швам, и Эми чувствовала напряжение, искрящееся в воздухе каждый раз, заходя в дом. Они ненавидели друг друга. Каждый момент их жизни был посвящён изобретению причин для возмущения, каждый из них жаждал стать оскорблённой стороной с таким пылом, будто у них над кроватью висело соревновательное табло. И было ещё кое-что, ставшее своеобразной палкой для удара по осиному гнезду. Мать Эми была кровной родственницей тёти Бетти — её сестрой, и этот факт втянул Эми в семейные разборки. Тётя Бетти ежедневно намекала на то, что дядя Билл имеет некие сексуальные поползновения к их четырнадцатилетней сожительнице. Бетти прекрасно знала, что это неправда, но она не смогла придумать ничего более омерзительного, чтобы его задеть. Вот так это и работало.
Тем не менее, это означало, что теперь Эми не могла находиться в стороне от их грязной ругани, будучи её частью. И она, кажется, была единственной, кто не получал удовольствия от грызни. Напряжение её изматывало. Физически. И это было из ряда вон. Её родители были лучшими друзьями, её отец — невероятный мужчина с улыбающимися глазами, однажды провёл пять часов, возя Эми от магазина к магазину в попытках найти копию Последней Фантазии II для Супер Нинтендо. Он был готов на всё ради своей маленькой принцессы.
Но в доме Билла и Бетти мир наступал только тогда, когда Эми тратила всю свою энергию для того, чтобы поддерживать его, хватаясь за каждую возможность. Она видела признаки грядущей ругани ещё на горизонте — например, Бетти купила не тот хлеб — Чудо Хлеб вместо Заячьего, любимого хлеба Билла, и все сто процентов сглаживания конфликта падали на плечи Эми. Эта холодная хлебная война однажды закончилась тем, что Билл разбил тарелку и располосовал себе руку осколком. Эми вспомнила, как однажды она набросила пальто и пошла в магазин в пяти кварталах, чтобы купить булку Заячьего Хлеба, и разрыдалась прямо в магазине, когда увидела, что на прилавке не осталось и крошки. На следующее утро она стояла на кухне, чувствуя, как желудочная кислота подступает к её горлу и наблюдала, как дядя Билл стал делать тосты. Он издал саркастичное замечание, увидев марку... и, как ни в чем не бывало, продолжил готовить себе завтрак.
В любой другой день он бы начал орать, бить стену кулаком, произнося непотребные ругательства и рассказывая Эми о том, что за такую выходку он однажды прокрался в ванную ночью и спустил в косметику для лица своей жены. Непостоянство всплесков делало её жизнь ещё более ужасающей — если бы реакция была постоянной, то Эми бы научилась морально готовиться и ругань стала бы для неё рутиной. Вместо этого периоды затишья длились ровно столько, чтобы всплеск злобы вновь ударял её со всей силой.
До сих пор она чувствует, как холодок пробегает по спине, когда она проходит мимо хлебного отдела. До. Сих. Пор.
У Эми весь день сосало под ложечкой от странного чувства, будто ей вот-вот придётся быть судьёй в уличной драке. Но даже это чувство было не до конца правильным — у судьи, по крайней мере, есть преимущество в выборе правил. Скорее, это походило на попытки предотвратить столкновение двух несущихся на полной скорости друг на друга грузовиков, надеясь, что твоё тело достаточно сильно для этого. Про таких людей не делают игр или фильмов, верно? Про нервное, дрожащее существо, которому поручено убедить рыцаря и дракона в том, что есть множество других путей, чтобы доказать своё мужество?
Она протиснулась между двумя передними сидениями и сжала ладонь Дэвида.
Я
Академик, священнослужитель, писатель, путешественник и ведущий шоу доктор Альберт Маркони упоминал меня в своей последней книге несколько раз, и каждый раз я выглядел полным полудурком. Что ж, он узнал меня довольно хорошо. Он снимал передачи для Дискавери о странных явлениях, и его съемочная группа приезжала в Неназванный десятки раз. Но лично Маркони явился к нам только один раз, обычно он отвечал на телефонные звонки только тогда, когда ситуация достигала пика, о котором он мог рассказать в своей очередной книге. Как доктор, который назначает приём, только когда симптомы твоей болезни звучат как чудовищная и доселе неведанная лихорадка, которую он может назвать в честь себя.
Мы вернулись в наш фасоле-сосисочный форт, и Эми принялась маяться хернёй со скайпом (если вы из будущего и скайп уже позабыт — это такая программа для видео-звонков, которую раньше использовали люди. Или сейчас используют. Какая разница).
— Ты отправил сикарашку по почте? — спросил я у Джона. — Ты не думал, что она могла промыть мозги каждому почтовому работнику в радиусе ста метров, а до Маркони, блядь, путь не близкий.
— Воспоминания до сих пор размытые, но я помню, что Соус помог мне придумать меры предосторожности. Я до сих пор не знаю, что я в точности сделал, но припоминаю, как бросал горстку серы на дно ёмкости, которая была зеркальной изнутри. А затем я запихнул туда сикарашку, обёрнутую десятками слоёв алюминиевой фольги. Я ещё положил туда парочку печенек Орео, но я не знаю, входило ли это в меры защиты или я просто захотел, чтобы у неё было что пожрать во время дороги.
На экране ноутбука Эми возникло лицо Маркони. Мужчина лет шестидесяти с опрятной белой бородкой, одетый в костюм кремового цвета. Он сидел за столом, и мне каждый раз казалось, что он надел только верх костюма, чтобы выглядеть солидно перед камерой. Создавалось впечатление, что он сидит в тесном кабинете, а позади него на стене сгрудились разнообразные сертификаты в рамках. Я поразмышлял о том, сколько времени у него занял выбор подходящей позы в кадре. Или он был из тех самых парней, которые всегда могли представить тебе парочку наград за своей спиной, если на них навести камеру.