Что забыла Алиса
Шрифт:
Где же Элизабет? Крутясь на месте, Алиса искала ее глазами. Она должна была прийти, но, вполне возможно, передумала. Мама позвонила и сказала, что результаты анализа крови отрицательные и с Элизабет вроде бы все хорошо, хотя и не совсем. «Я было подумала, не пьяна ли она», – сказала Барб. Божок плодородия так и лежал в сумке Алисы, дожидаясь своей новой владелицы. Неужели он сейчас расстроит ее, и больше ничего? Но что, если она лишает Элизабет его волшебной помощи? Надо спросить Ника, что он об этом думает.
Она посмотрела на его четкий профиль.
Когда все наконец расселись и затихли, Фрэнни постучала по микрофону и сказала:
– В первом отделении праправнучка Мэри Барбер исполнит песню из фильма «Титаник».
Маленькая девочка в расшитом блестками платье, намазанная сверх меры, выплыла на сцену, вся покачиваясь и изгибаясь, как стареющая певица кабаре.
– Мама, вот видишь! – прошипела Оливия, перегнувшись через Ника и укоризненно глядя на Алису.
– Ужас, – еле слышно произнес Ник.
Девчонка схватила микрофон обеими руками и запела; ее голос дрожал от преувеличенных эмоций, а вся аудитория сочувствующе ахала всякий раз, когда певица брала высокие ноты.
За ней вышла группа чечеточников в цилиндрах с тросточками, чей-то внучатый племянник показывал фокусы («К вашему сведению, я точно знаю, как он это делает», – громко прошипел Том), чья-то племянница исполняла гимнастические упражнения. Мальчик Эллы заскучал и стал переползать с одних коленей на другие, трогал сидевшего за щеку и говорил: «Носик» – или за нос и тогда говорил: «Щечка» – и громко смеялся собственной шутке.
– А теперь приглашаю Оливию Лав, – наконец сказала Фрэнни, – мою почетную правнучку, исполнить собственный хореографический этюд под названием «Бабочка»!
Алису обуял ужас. Собственный хореографический этюд? Она-то думала, Оливия станцует то, что выучила в балетной школе. Это будет наверняка позорно. Ладони тут же взмокли от пота, как будто объявили ее выход.
– Ммм… – простонала Оливия, не шевелясь.
– Оливия, твой выход, – подсказал Том.
– Меня тошнит, – отозвалась та.
– Всех знаменитых исполнителей тошнит, дорогая, – заметил Ник. – Это знак, что у тебя великолепно получится.
– Не нужно… – начала было Алиса.
Ник положил ладонь ей на руку, и она замолчала.
– Как только начнешь, тошнота пройдет, – обратился он к дочери.
– Точно? – Оливия доверчиво взглянула на него.
– Точно-точно! Если что, пусть меня загрызет бешеная собака.
– Папа, какой ты глупый! – Оливия закатила глаза, решительно встала и пошла по проходу к сцене, качая юбкой.
У Алисы сжалось сердце. Дочь была такая маленькая! И совсем одна…
– Видела, что она придумала? – прошептал Ник, настраивая фокус крошечной серебристой камеры.
– Нет… По крайней мере, кажется, нет. А ты?
– И я нет.
Они смотрели, как Оливия поднимается по ступеням на сцену.
– По-моему, и меня тошнит, – прошептал Ник.
– И
Оливия вышла на середину, склонила голову, обвила себя руками, закрыла глаза. Полилась музыка. Оливия медленно открыла один глаз, другой… Потом широко зевнула, изогнулась, потянулась. Перед ними была гусеница, которая сбрасывала кокон. Она посмотрела через плечо, как будто заметила за спиной крылья, и уголки ее рта смешно опустились.
В зале засмеялись.
Засмеялись…
Смеялись над дочерью Алисы! Открыто смеялись!
Оливия посмотрела через другое плечо и закачалась от удовольствия. Она стала бабочкой! Она крутилась туда-сюда, пробовала свои новые крылья; сначала получалось неуклюже, но все-таки она справилась с ними.
Правда, она не всегда попадала в такт с музыкой и некоторые ее движения были, можно сказать, не совсем обычны, но меняющееся выражение лица было выше всяких похвал. Алисе казалось – и, как она думала, вполне объективно, – что никто и никогда так смешно и в то же время так точно не представлял бабочку.
Когда музыка замолчала, Алису переполняла гордость, а лицо устало улыбаться. Она посмотрела на публику: все улыбались и аплодировали, явно довольные, хотя, наверное, и сдерживались, чтобы не обидеть других выступавших. А могли бы похлопать и стоя! Она поразилась, увидев, как какая-то женщина сосредоточенно набирает сообщение по мобильнику. И как только можно в такой момент не смотреть на сцену?
– Она гений комедии, – шепнула Алиса Нику.
Ник опустил камеру, обернулся к Алисе, и на его лице отразилось то же, что на ее, – смесь ужаса и восторга.
– Мам, а я ей немножечко помогла, – осторожно сказала Мадисон.
– Немножечко? – Алиса обняла Мадисон за плечо, прижала ее к себе и, понизив голос, сказала: – Я уверена, что ты помогала очень много. Ты прекрасная старшая сестра. Прямо как твоя тетя Либби.
Мадисон слегка удивилась, а потом улыбнулась той особенной улыбкой, которая преобразила ее лицо.
– И в кого у меня такие талантливые дети? – произнесла Алиса дрогнувшим голосом.
И почему это Мадисон так удивилась?
– В папу, – отозвался Ник.
Пританцовывая, Оливия спустилась со сцены, со смущенной улыбкой уселась рядом с Ником и забросала вопросами:
– Ну, как у меня получилось? Хорошо? Отлично?
– Лучше всех! – заверил Ник. – Все кругом только и говорят, что после выступления Оливии Лав им остается только собрать вещички и по-тихому смыться.
– Глупый ты! – хихикнула Оливия.
Они отсидели еще четыре акта, вытерпев нечто комедийное в исполнении чьей-то великовозрастной дочери, которая была настолько не смешна, что смешно было уже от одного этого, и маленького мальчика, которого на середине стихотворения Банджо Патерсона вдруг обуял такой страх, что ему на подмогу неуверенной походкой на сцену поднялся дедушка, взял внука за руку, и вместе они все-таки добрались до конца. От этого зрелища Алиса прослезилась.