Чтобы ветер не унес это прочь
Шрифт:
Я был слишком мал и глуп, чтобы связать эти нелепые полуразложившиеся трупы на своих ногах, с тем реальным обстоятельством, что мы сидели на вэлфере [1] который придуман вовсе не для того, чтобы поддерживать в детях чувство собственного достоинства.
Однако, стоило мне получить новую пару штиблет, как взгляд на жизнь тут же менялся. Я чувствовал себя новым человеком, гордо шагал по земле и благодарил в молитвах Творца за то, что помог мне обрести кеды.
1
Социальная
Но сейчас стояло лето 1947 года; мне наскучило ждать, когда же они наконец приедут со своей мебелью, и я решил навестить старика, работавшего ночным сторожем на расположенной неподалеку маленькой лесопилке.
Он жил в крошечном домике при лесопилке и пил пиво. Присматривая за лесопилкой, чтобы никто ничего оттуда не вынес, он выпивал неимоверное количество пива. Когда рабочие расходились по домам, там становилось очень очень тихо. Старик караулил свою территорию, сжимая в руке бутылку. Наверняка можно было утащить лесопилку целиком, он бы все равно не заметил.
Время от времени я его навещал, забирал пустые бутылки и сдавал их в лавку по пенни за штуку.
Мне нравилась эта идея.
Всяко лучше, чем смотреть на солнце.
Я прошел по доске, и кеды вновь промокли. Всего через несколько секунд в них захлюпала вода так, словно они никогда и не высыхали, но мне было все равно.
Нужно было решать, спрятать удочки в кустах или взять с собой — дорога шла мимо заводи с лягушками. Секунд десять я, не двигаясь с места, размышлял над этим вопросом.
Потом спрятал удочки в кустах.
Лягушки надоели мне почти так же, как солнце.
Заберу удочки, когда вернусь — к мужчине, женщине и их открытому рыболовному дому на противоположном берегу пруда. Я обогнал их во времени, и теперь у них оставалось примерно два часа, чтобы до меня добраться.
Кроме неловли рыбы существовало еще несколько дел, которыми я мог заняться до появления этих людей, и одно из них — пивные бутылки ночного сторожа.
До лесопилки было около четверти мили, и всю дорогу я мечтал о пустых бутылках. Вдруг у старика окажется две полных коробки, или даже три. Я не навещал его целую неделю, и он вполне мог выпить за это время больше, чем обычно. Я очень на это рассчитывал. Затем мне пришла в голову трезвая мысль: какой–нибудь другой мальчик за это время вполне мог прийти к старику и забрать бутылки, по праву принадлежавшие мне одному.
Плохая мысль.
Я дал себе клятву сделать визиты к старику частью своей жизни и появляться у него не реже, чем раз в четыре дня, чтобы все пивные бутылки доставались мне.
Потеря такого заработка могла стать делом отнюдь не шуточным, особенно если почти всю жизнь приходится носить эти дерьмовые кеды.
За два года, прошедших после Второй Мировой войны, я мог бы стать самым знатным сборщиком пивных бутылок в округе, если бы только занялся этим всерьез. Они стоили: маленькая — пенни и два цента — четвертинка.
Иногда, если на меня находило серьезное бутылочное настроение, я брал с собой старую детскую коляску. Сплетеную из прутьев, с высоким опускающимся верхом. В эту коляску помещалась целая прорва бутылок.
Я
Там проходила автотрасса. Людям нравилось пить пиво в машинах и швырять бутылки через окно так, чтобы неделю спустя они приземлялись прямо в мою детскую коляску.
Трасса тянулась от города к городу через весь штат, и лишь одна ее миля принадлежала моей бутылочной империи.
Эта миля проходила по краю города рядом с мотелем для автомобилистов; мы жили в нем с матерью и сестрами, хотя никакого автомобиля у нас не было. Вообще никогда. Безмашинные гости вэлферного департамента — вот кем мы тогда были. Я с некоторым удивлением смотрел на людей, откуда–то появлявшихся и куда–то уезжавших, пока мы сами не двигались с места.
Я не буду больше говорить о матери и о сестрах, раз они не имеют отношения к моей истории. Конечно, это неправда. Я о них еще вспомню. Зачем я соврал — не знаю сам. Глупо и бессмысленно, но люди сплошь и рядом совершают глупые и бессмысленные поступки. С этим ничего не поделаешь. Слишком часто мы оказываемся во власти неведомых векторов.
Впрочем, я уже поправил себя и теперь продолжу свою историю, почти не потеряв, надеюсь, вашего доверия; только будьте добры, не забывайте, что я мог изменить рассказ так, чтобы скрыть эту ложь, и на самом деле не говорить больше о матери и сестрах, поставив на их место тетю и двух кузин.
Так что, пожалуйста, примите мои извинения и будьте готовы к тому, что мать с сестрами появятся вновь на 12–й странице.
Автотрасса проходила совсем рядом с мотелем, и я катал вдоль нее свою коляску в противоположную от города сторону. Коляска когда–то принадлежала старой женщине, которая как–то сказала, что даст мне кое–что, если я схожу для нее в магазин. Я согласился, она вручила мне список покупок и деньги.
— А тебе можно доверять? — спросила женщина, задерживая очень старую руку на застежке такого же старого черного кожаного кошелька.
— Да, — ответил я, сжимая в руках список. Наши переговоры зашли достаточно далеко, и старуха хваталась за последние проблески сомнений, которые никак не могли сорвать уже почти заключенную сделку. Мне нужны были только деньги. И я, и она это прекрасно понимали. Она со вздохом открыла кошелек и сказала:
— Был бы жив муж…
— От чего он умер? — Мне это было совсем неинтересно — просто полагалось о чем–то спросить. Подобные замечания нельзя оставлять без соответствующих комментариев, так я в то время думал.
— Сердечный приступ. Он умер в постели. Он был уже старый.
Она протянула мне два доллара.
— Когда? — чирикнул я, словно маленький воробей смерти.
Деньги были такими же старыми и сморщенными, как и сама женщина. Наверное, они лежали у нее очень давно. Вполне возможно, она спала на них и видела во сне умершего мужа. Старикам так положено — спать на своих деньгах, похрапывая над тысячами Джоржей Вашингтонов и Авраамов Линкольнов.
– - 3 марта 1916 года.
Я проделал в уме простейшие вычислительные операции, хотя не был особенно силен в арифметике, и сказал: