Чудачка для пианиста
Шрифт:
– Простите, очень-очень спешу! В следующий раз обязательно сдам! Меня… – я обернулась, чтобы не опростоволоситься, и выпалила: – Меня к ректору вызвали! Срочно! – и умчала по пустому коридору. Как горная коза, если не сказать хуже.
– Поставлю три в этом семестре, будешь знать! – крикнула вслед учительница. Строго, но беззлобно. Я знала, что она мне все простит, потому что я у нее в любимчиках. Смешливое «Чертовка!» погасло за громадными дверями.
В буфете было безлюдно: основные ленты уже закончились, остались индивидуальные уроки, а в пятницу их почти никто не ставил,
Повариха или продавщица, кто она и не поймешь, дремала за столом, подперев румяную щеку мощным кулаком. Когда дверь впустила меня, и сквозняк смахнул с прилавка ценники, она очнулась и зачмокала пухлыми губами.
– Снова ты! Ты же ела час назад. Домой уже пора, – она улыбнулась и подобралась к стойке – собирать разлетевшиеся бумажки. В кармане белого хитона звякнули монетки для сдачи.
Я замялась. И правда, ела, и денег совсем не осталось, а живот добра не помнит и снова просит, а до дома еще дожить.
– Мне нужно подготовиться к сдаче семестровой контрольной по… – Сказать, что по всем предметам? Караул! Я обреченно опустила голову: – Я просто посижу, – показала на столик в углу буфета и спрятала локон непослушных волос за ухо.
– Только недолго, – буркнула женщина, – закрывать скоро буду.
Под огромным окном сваленные в кучу пустые коробки создавали вид помойки, а не места, где можно поесть. Но студенты не обращали внимания, напротив, эта забегаловка без названия, а в студенческой братии обзываемая «Буффи», при Академии была любимым местом для общения и собирания сплетен.
– Может, хоть чай? – повариха поставила локти на стол и уложила голову на сложенные крупные ладони.
Я поджала губы и замотала цветастой шевелюрой. Не скажу же, что денег нет?
– Ой, ладно, – женщина добродушно улыбнулась и показала кривоватые зубы. – Будто я голодной студенткой не была! Бутерброд?
Что сказать? Что она – хорошая тетя, но у меня нечем отблагодарить, или что откушу ее аппетитную руку, если она мне не отрежет колбасы побольше и потолще?
Хихикнув, я завалилась на привычное местечко и бросила в угол рюкзак.
Та-а-к, а теперь все по порядку: сначала глянуть, какие предметы еще не сдала, а потом быстренько на вокал. Задержала меня Ивасенко, вот же! Замечательный педагог, строгий, точный, не разобраться в теории музыки и сольфеджио после ее объяснений мог совсем уж дурень. Жаль, что я – плохая и неуклюжая ученица: вечно важные уроки пролетают мимо. Не то, чтобы я не хотела учиться, просто совпадало. Или концерты, или простуды, или просто погулять хотелось…
Подкрепившись, я полистала расписание и удивилась девственно-чистой следующей неделе. Я не заполнила дневник? А-а-а! После вокала не успею ведь! Придется выбираться из этой берлоги и переться в главный холл, где есть всё-о-о и даже больше. Хотя я не любила там оставаться надолго: старалась юркнуть мимо вахты, заглянуть быстренько в зеркало и смотаться, чтобы ни с кем из педагогов не столкнуться. А то затащат на пересдачи. Мне оно надо?
Поблагодарила спасительницу моего пустого желудка и, подхватив свои вещи, потопала к двери. Выглянула осторожно: проверила лестницу, убедилась, что никто не идет из бокового ответвления в подвал, и побежала на цыпочках в коридор. Прямиком в холл.
Уже почти ступила на мозаичный кафельный пол, как в спину прилетело грозное:
– Анастасия! Вы должны были распеться давно! Живо в сорок пятый!
Глава 2. Настя
Да, тяжело второкурснице. Ездить издалека на учебу, быть солисткой в рок-группе и еще успевать вовремя добираться домой, чтобы не волновать отца. Особенно тяжело оказывалось, когда пропущенные уроки накапливались, сдачи приближались, а концерты и репетиции уплотнялись.
Любимый учитель по вокалу – Кравцов Николай Петрович стоял в конце коридора и незаметно качал кожаным портфелем. Кого-кого, а его уроки я не пропускала никогда. Даже, если приходилось с температурой волочить ноги через весь город, чтобы узнать, что у него срочные дела, и урока не будет, я все равно каждый раз приезжала, ждала и верила.
Его редкое отсутствие замечательно восполняла концертмейстер – молоденькая, но очень талантливая пианистка – Кац Валентина Игоревна. Жаль, на этой неделе она болеет.
– Я сейчас только расписание перепишу и сразу к вам, – попыталась я.
Учитель приподнял пышную бровь и, опустив голову с редкими волосами, прикрывающими уши, дернул воротник теплой рубашки.
Когда Кравцов нервничал или был недоволен, он всегда так делал. Я старалась его не злить, потому что не могла нарушить нашу идиллию «педагог-ученица», что длилась уже второй год.
О, сколько времени прошло!
Только он один обращался к студентам на «вы». Первое время было жутко непривычно, но позже я перестала обращать внимания, и уважительное, слегка возвышенное обращение тешило мое самолюбие. По типу: свысока и шепотом. Нет, не так, я чувствовала себя в его глазах взрослой, а не шальной и глупой малолеткой.
– Позже перепишете, – учитель бросил грозный взгляд на наручные часы и снова дернул воротник. – Я спешу.
– Иду, – сдалась я с невинной улыбкой. Придется потом на всех парах лететь через весь город на репетицию, а расписание перепишу в понедельник утром. Все равно домашнее задание мне не грозит: некогда будет за концертами.
Мы пошли узкими путанными проходами в подвал.
Это не простой подвал, с луком и картошкой, это настоящие катакомбы музыки, где скапливаются звуки необычайной вибрации и чистоты.
Но на лестнице я всегда чувствовала себя слегка неуютно: колючие мурашки ползли по плечам от пронизывающего холода и сырости, что источали каменные стены. Высокие кривые ступеньки нагоняла на меня страх сломать ноги, но все мелочи прощались, потому что в кабинетах подвала был замечательный резонанс, а для музыканта это неописуемая радость. Потому несколько секунд неудобства заканчивались наградой.
Отвлекшись на чей-то высокий голос в коридоре, я едва не полетела кубарем по кривым каменным ступенькам и чудом удержалась за широкие деревянные перила.