Чудеса за третьей дверью
Шрифт:
— Доброе утро, месье! — Степан, потирая опухшие глаза, направился к чайнику.
— Да чего уж в нём доброго, — проворчал Дуфф, садясь на постели. — Вот когда я выпью чего-нибудь горяченького, утро сразу подобреет.
Кот проснулся, перебрался из кресла на стул и с гордым видом посмотрел на Степана.
— Пахнет изумительно! — похвалил человек, приподнимая салфетку и принюхиваясь к пирогу. — Что в нём?
— Мука, сахар и масло, — зевая, отозвался Дуфф. — Много-много подсоленного бретонского масла.
— А русалки
— Не боятся. Если на то пошло, есть пирог она и не будет — я ведь сказал, это жест. Ну а рыбам в пруду что соль, что сахар — всё едино, — гоблин взобрался на соседний с котом стул и положил на стол странное сооружение. Это были плотно переплетённые веточки ивы — так обычно начинают плести донца для корзинок. Только у конструкции месье Дуффа не было никаких стенок, зато друг на друга накладывались с десяток одинаковых донышек.
— Наш плотик, — пояснил гоблин. — Нам же нужно будет отправить пирог на середину пруда. Теперь дело за лентами.
— У меня лент нет, — растерянно сказал Степан. — Придётся съездить в город, в магазин.
— Руй говорил ночью, что среди последних хозяев шато была старая дама. Думаю, можно сначала поискать в тех комнатах, где она жила. Время у нас есть, всё равно дары русалке не стоит нести посреди белого дня.
Жуя очень сладкий и очень масляный пирог, и запивая его крепким чёрным кофе, Степан размышлял над тем, как всё-таки пристроить месье Дуффа к работе. Однако этот вопрос разрешил сам гоблин, заявивший, что пока человек с домовым будут рыскать по особняку, он, дескать, лучше займётся виноградниками.
— Мы, гоблины — дети земли, — гордо заявил Дуфф, внимательно следя за реакцией человека. Степан с самым серьёзным видом кивнул, соглашаясь с таким значительным утверждением. — Хорошего урожая не обещаю, но посмотрю, что можно сделать. Я-то ещё помню времена, когда Бретань славилась своим вином! — докончил гоблин, разом запихнул в рот огромный кусок пирога и, мурлыча под нос какую-то песенку, ушёл.
— Спасибо, месье Руй, — улыбнулся Степан коту. — За пироги и за… воспитательную работу. Похоже, пока я спал, тут многое изменилось.
Кот широко раскрыл пасть, продемонстрировав довольную улыбку и острые клыки.
* * *
Всего в доме, как выяснил накануне Степан, было четыре разных входа: его башня; терраса с парадными дверями, с торца короткого фасада; оранжерея на торце длинного фасада; массивная дверь с обратной стороны дома, рядом с котельной — скорее всего, предназначавшаяся когда-то для слуг, и ведущая прямо на служебную лестницу. Он решил начать осмотр с бывшего главного входа, и теперь стоял на террасе, любуясь старинной дверью.
Полукруг кирпичной арки переходил в точно такой же полукруг, набранный из деревянных деталей. Получившийся круг делился вертикальными планками на три части: широкую центральную, которая и была собственно дверью, и узкие боковые. Вместо филёнок здесь были установлены наборы из квадратных стеклянных кубиков, частью просто прозрачных, частью цветных — алых, золотых, синих. Какой-то умелец прежних времён тщательно сточил и подогнал каждую стекляшку, повторяя изгибы и углы деревянных элементов.
Вестибюль за дверью был просторным, но вовсе не огромным, как можно было бы ожидать от роскошного загородного имения. Слева и справа от входа имелось два арочных проёма — правый когда-то заделали, и от него осталась только деревянная резная арка, под которой висело большое зеркало в тяжёлой раме. За левой аркой видно было обстановку гостиной. По центру вестибюля помещалась парадная лестница — на середине подъёма она разделялась на два пролета, уводившие, как и арки, влево и вправо — а за лестницей располагались две двери.
Ближнюю ко входу часть гостиной заполняли разномастные диванчики, кресла и журнальные столики, всюду лежали вязаные пледы и диванные подушки. В угловой башенке под окнами было устроено широкое полукруглое сиденье, а на подоконниках возвышались стопки книг. У окна, выходившего на террасу, стоял на тумбочке покрытый пылью телевизор эпохи девяностых. Слева от него у стены помещался приземистый комод, явно сохранившийся от первоначальной обстановки шато. На комоде, тоже изрядно запылённые, были расставлены фарфоровые фигурки, над ними на стене висели в рамочках фотографии — большие и крохотные, чёрно-белые и цветные. Память о давно прошедших и, наверное, счастливых днях.
— Это и есть квартира старой дамы? — спросил Степан у кота. Тот утвердительно мяукнул. — А сама она где на этих снимках?
Кот указал лапой на один из верхних портретов, будто нарочно повешенный так, чтобы не бросался в глаза. Фото, сделанное в сепии, запечатлело молодую женщину с гордой, прямо-таки королевской, осанкой. Она была одета в светлую юбку и приталенный жакет, на голове — маленькая элегантная шляпка на тёмных, аккуратно уложенных волосах; на руках чёрные перчатки. Женщина смотрела в камеру без улыбки, скорее выжидающе. Она была очень красива, и прекрасно знала это, позволяя любоваться собой. В расплывчатых силуэтах на заднем плане Степан узнал один из воротных столбов, и каменного пса на нём, пока ещё целого и невредимого.
Дальняя от входа часть комнаты имела форму пятиугольника: диагональная стена её была смежной со стеной башни, и здесь, как и в башне, у стены располагался большой камин. Должно быть, использовать его было накладно, поэтому прямо в мраморный портал установили маленькую металлическую печку, выведя её трубу в каминный дымоход. Рядом с камином помещался шкаф — полки в нём оказались забиты отрезами и кусками разных тканей — а напротив стоял рабочий стол с множеством выдвижных ящиков. На столе, прикрытая деревянной крышкой, обнаружилась старая швейная машинка.