Чудеса за третьей дверью
Шрифт:
— Вряд ли они будут рисковать, — в который раз повторил Дуфф.
— Ты ведь говорил, нам нечего бояться до следующего новолуния? — спросил Степан. Гоблин кивнул.
— Говорил. Оно как раз завтра.
— Но фавна убили в ночь на четвёртое?
Ника уронила вилку и, широко раскрыв глаза, посмотрела сначала на Степана, потом на Дуффа.
— Здесь есть и фавны?
— Очень надеюсь, что всё ещё есть, — проворчал гоблин.
— Есть, — подтвердил Степан. — Мы не хотели вас пугать раньше времени. Гномы вчера рассказали про нападение, — он снова повернулся к Дуффу. — Так
— А что с новолунием? Оно будет точно тогда, когда ему положено. Первого и второго числа, в священные дни нового года, наши «гости» были предельно слабы, и все были в безопасности. Потом они начали набираться сил, бедняга фавн невольно помог им в этом. Завтра они будут на пике своего могущества. Поэтому сегодня, скорее всего, ничего не случится — им незачем спешить. Для них удовольствие от охоты будет максимальным в новолуние, а мы станем вишенкой на торте.
— С косточкой, — отозвалась Ника. Руй и Дуфф, не сумев сдержать улыбок, переглянулись. Улыбнулся и Степан, хотя, в отличие от занятой работой девушки, он успел заметить, что глаза лютена и гоблина оставались серьёзными.
* * *
Если не считать усиливающегося чувства тревоги, ночь прошла вполне спокойно. Стены гостиной теперь были сплошь увешаны серебром, словно здесь поработал совершенно безумный декоратор. Ника, несмотря на твёрдое намерение дежурить вместе с остальными, после трёх часов пополуночи всё-таки задремала прямо в кресле. Руй и Степан сменяли друг друга у окон «берлоги», высматривая «гостей», но никого так и не увидели. Дуфф охранял входную дверь.
Все трое облегчённо выдохнули, когда поднявшееся над горизонтом солнце прочертило во дворе за кухонным окном длинную тень от башни. Человек, гоблин и кот осторожно выбрались наружу и обошли всё имение по периметру, но никаких следов вторжения не обнаружили. По-видимому, Дуфф оказался прав: «гости» готовились прийти в новолуние, и по-своему смаковали ожидание предстоящей охоты.
— Скажите честно, какие у нас шансы? — поинтересовался Степан у фейри. На морде кота появилось то грустное выражение, которым он встретил нового хозяина в самый первый день. Гоблин, задумчиво почесав переносицу, сказал без обычной иронии в голосе:
— Почти никаких.
— Может быть, увезём отсюда Нику? Время ещё есть.
— Это не поможет, — со вздохом сказал Дуфф. — Она отмечена так же, как и мы.
— Ты про знак русалки?
— Про него. И про фигурку волка. Это ведь часть её семейной истории — а я почти уверен, что «гости» идут сюда во многом из-за фигурки.
— Что они делают с теми, кто попадётся? — Степан даже теперь не мог отказаться от своего врождённого любопытства. — И вообще, кто они? Сейчас, при солнце, это ведь можно обсуждать?
— На самом деле не стоило бы и сейчас. Не буди лихо, пока оно тихо, — пояснил гоблин. — Это духи, а их так же много, как и фейри. Самых разных, — Дуфф помолчал, дожидаясь, пока они выйдут на верхнюю террасу над виноградником, залитую солнцем. Подставив лицо его лучам, он секунду-другую нежился в тепле, а потом произнёс:
— Теурсты.
— Так их называют?
— В том числе. У них много имён, какие-то можно услышать чаще, какие-то реже. Может, тебе знакомо слово «баргест»? Так их прозвали по ту сторону Ла-Манша.
Слово показалось знакомым, и Степан нахмурился, стараясь припомнить, где он его встречал.
— А в каком виде они являются?
— Громадных чёрных псов, по шкуре которых бегают зелёные огни, словно они только что поднялись из болотной трясины. У них белые глаза без зрачков и радужки, будто бельма, и обрубки вместо ушей. Это прирождённые охотники, от которых не уйти никакой дичи.
— Они что, едят тех, кого поймают?
— Едят, — мрачно отозвался гоблин. — Только не в том смысле, как ты подумал. Им ни к чему плоть. Они поедают саму сущность, жизненную силу — или то, что её заменяет. Они равно способны сожрать человека, фейри или духа, а когда в тех не останется ни капли изначальной сущности, плоть — у кого она есть — превращается в пыль. Вот почему от бедного фавна не нашли даже следа копыта.
— А если я заберу фигурку и, к примеру, дождусь их ночью в машине, у перекрёстка? Помчусь как можно быстрее, уведу за собой?
— Не уведешь. Нет, ты, конечно, будешь двигаться быстрее, чем они, но псы просто не погонятся за тобой. Они спокойно явятся в шато, прикончат всех, кого там найдут — не исключая, к слову, и русалки, хотя с ней, наверное, им придётся повозиться. Потом, может быть, отправятся на пустоши, за гномами. А ты будешь им как маячок на будущее, потому что они способны найти твой след даже спустя годы, и снова пойти по нему. Тебе хочется просыпаться по ночам, вздрагивая от шума ветра? И знать, что рано или поздно, но за тобой всё равно придут?
— Мне не хочется, чтобы что-то случилось с Никой, — признался Степан. Оба фейри долго рассматривали человека, будто мысленно взвешивали очень важное для них решение. Наконец, Дуфф заговорил:
— Ты недавно спрашивал меня про желания, и я сказал тебе, что никакое желание не способно изменить прошлое. Но оно может изменить будущее. Наверное, ты и сам это понял, — гоблин выразительно посмотрел на руки мужчины, где ещё виднелись полузажившие порезы, которые перешли к нему с рук девушки. — Мы сделаем всё, что сможем, а когда придёт последний час — будем надеяться на твоё слово. Может быть, оно нас всех выручит.
— «Когда»? — тихо переспросил Степан. — Не «если»?
* * *
Они старались, как могли, вести себя непринуждённо, и поддерживать за завтраком бодрый разговор, но Нику это не обмануло. Предположения Дуффа («может, их уже и след простыл!») и согласные реплики Степана («в конце концов, воя мы не слышали уже неделю!») она выслушивала спокойно. Однако, когда завтрак был окончен, девушка прямо спросила:
— Вы хотите, чтобы я немедленно уехала?
Степан, не договорив какую-то пустую фразу, осёкся и посмотрел на Нику. Она сидела в кресле у камина, нахмурившись и глядя в пол перед собой. Руки девушки теребили узелки верёвки на небольшом кнуте, специально для неё связанном Руем. Мужчина вдруг осознал, что в этом вопросе не было и тени страха, только горький упрёк тем, кто вновь отказывается принять её помощь. Скажи Степан сейчас «да!», она молча уехала бы из шато.