Чудесный дар
Шрифт:
Он покраснел. И смею биться об заклад, что прошло много лет с тех пор, как кто-то сумел в последний раз заставить покраснеть этого угловатого, с изборожденным морщинами лицом, почти пятидесятилетнего человека. Но Вдова сумела. Он что-то пробормотал. А затем осторожно и нерешительно все же протянул свою широкую руку и слегка пожал руку Вдовы.
– Спасибо, – поблагодарил он. – И… ой… да, а теперь, стало быть, мне пора идти.
Когда он ушел, Вдова терпеливо, во всех подробностях рассказала мне обо всем, что должно произойти. Теперь мне было известно все от начала до конца. Знала, что один из стражей замка, в форменном мундире и с видом на пропуск, вскоре сменит стража у Арсенала немного раньше,
Я знала, что другой стражник замка по пути через Арсенальный двор наклонится, чтобы рассмотреть цепь, прикованную к эшафоту не так далеко от ворот Драконьего двора. Я в глубине души надеялась, что никто не увидит, как он выльет на нее жидкость из маленькой зеленой фляжки. Я-то знала: во фляжке будет жидкость, называемая такими алхимиками, как Мистер Маунус, aquaregia, или королевская водка, – смесь соляной и азотной кислоты, растворяющая любые металлы. И я точно так же сильно в глубине души надеялась, что пока один из людей Предводителя дружинников ползет наверху меж стропил крыши, устанавливая еще одну из выдумок Мистера Маунуса, нежданные гости не явятся на Арсенальный о шести углах двор.
– Хочешь знать что-нибудь еще? – спросила под конец Вдова.
Я покачала головой.
– Хорошо. Тогда мне тоже пора. Нам ведь досконально не известно, какое точно время изберет Дракан, повелев вывести твою маму на Арсенальный двор. И все должно быть на месте заблаговременно.
Я кивнула. Слезы, по-прежнему готовые излиться, закипали в уголках глаз. Когда Вдова закрыла за собой дверь, мне так захотелось в мыслях своих последовать за ней. Мне казалось, будто я снова очутилась в каменном погребе и слышу презрительные рассказы о том, что произойдет с моей матерью… Каково мне ничего этого самой не видеть! И почему почти все на свете бывает куда хуже в собственной фантазии, чем в жизни?
– Мне бы по-прежнему хотелось…
– Да. Хорошо это знаю, – прервала меня Вдова. – Трудно тем, кому приходится лишь ждать. Но вам с Розой обеим лучше остаться здесь. Не знаю, сколько времени это будет продолжаться и когда мы придем и заберем вас. А вам надо лишь быть наготове, чтобы уйти с нами. – Она поднялась и, быстро погладив меня по щеке, внезапно остановилась.
– Горячий, – сказала она, положив руку мне на лоб. – У тебя лихорадка?
– Не-а, – ответила я.
Я не ощущала ни капельки тепла, скорее даже мерзла.
– Может, это всего лишь волнение, – пробормотала она себе под нос и накинула на плечи коричневую шаль. – Пока меня нет, никого в дом не пускайте!
Мы ждали. Вдова оставила на столе хлеб, и колбасу, и чернобузинное вино. Роза все ела и ела, будто в последний раз в жизни, а мне кусок в горло не лез. Я только пила – и чернобузинное вино, и воду из этого чудесного домашнего насоса.
Хорошо, что Роза была здесь. Иначе я бы спятила. Перед глазами у меня, как наяву, стоял Арсенальный двор, хотя меня там не было. Если я слишком долго глядела на какое-то место, на стенку или на столешницу, видения начинали плясать, точь-в-точь как тогда, когда я смотрела на человека глазами Пробуждающей Совесть. Я все время видела лица, злобные взгляды, кричащие рты, толкающие локти, топочущие ноги и сжатые для удара кулаки. Правда, стоило Розе что-то сказать, как видения эти исчезали. И куда милее было глядеть на сидевшую передо мной Розу с крошками в уголке рта, с жирными от колбасы пальцами и вопрошающим взглядом зеленых глаз.
– А как там – там, где ты живешь? В этом самом селении, как оно называется?
– Березки…
– Да! Как там? Много там людей?
– Есть кое-кто. Не так много, как здесь.
И я начала рассказывать – о Рикерте Кузнеце и его Эллин, о Сасии с постоялого двора и о глупой мельниковой дочке Силле.
– Да, судя по твоим словам, она мерзкая, – произнесла Роза и в свою очередь рассказала о соседе в Грязном городе, чья старшая дочка, ясное дело, была раза в три хуже Силлы.
Так проходило время. В кухне было полутемно, потому что Вдова, уходя, закрыла ставни, чтобы все знали: ее дома нет, и никто не мог заглянуть в окна и подивиться тому, что делают в кухне Вдовы две девочки. Иногда в очаге что-то полыхало, но я по-прежнему мерзла.
– Был бы у меня такой брат, как твой! – вздохнула Роза, когда я немножко рассказала ей о Давине. – Такой, чтоб заботился обо мне, чтобы с ним можно было поболтать, а не такой, что…
Она запнулась, но я знала, о чем она думает: не такой, чтоб называл ее приблудком, и бил ее, и помыкал ею, и выгонял вон из дому когда ему вздумается. Да, Аун и вправду не был братом, о котором стоило бы хоть сколько-нибудь мечтать. Скорее он был просто-напросто жутким кошмаром. Ясное дело, Давин иногда меня раздражал, но по сравнению с Ауном он был чистой воды сказочным принцем.
– Не понимаю, как так получилось, что все принадлежит ему? – спросила я. – Разве это дом не твоей матери?
Роза затрясла головой с такой силой, что ее светлые косы заплясали:
– Нет. Это был дом моего отчима, а когда он помер, Аун получил по наследству дом, и всю мебель, и утварь, да и мастерскую тоже – отчим мой был башмачником. Но Аун не захотел тачать башмаки, он продал мастерскую и заявил, что, мол, хочет стать купцом. Он вечно болтает о выгодных сделках, которые будет заключать, но, сдается мне, он больше торгуется с кабатчиком, почем следующая кружка пива. – Она фыркнула. – И ясное дело, по-настоящему вовсе несправедливо, что все принадлежит ему, потому как мы никогда не жили бы там, кабы не мой отец.
– А ты знаешь, кто твой отец? Вообще-то, я об этом не вспоминала после того, как услыхала слова Ауна.
– Ну да! – Роза кивнула. – Я видела его четыре раза в жизни. Мой отец был знатный человек, а не дерьмовый башмачник или там хмельной забулдыга, который задирает нос и воображает, будто он купец из купцов, потому как прикупил за медную марку два мешка муки. Да и Аун был вовсе не такой мерзопакостный, покуда мой отец был жив и в доме порой водились хоть какие ни на есть деньги. Но все кончилось, когда отец помер, ведь жена его, ясное дело, ничего не пожелала уделить нам, хотя, вообще-то, денег у нее самой куры не клюют! Она такая чванная и такая воображала, а моей матери даже запрещено являться туда, в их дом, и по-прежнему обстирывать ее. А место это все-таки было одно из выгодных… Большой каменный дом в Оловянном проулке. А стряпуха, когда я приносила чистое белье, всегда угощала меня каким-нибудь лакомством…
Роза слегка покосилась на меня. Я сидела, ощипывая ломоть чудесного хлеба из просеянной муки, кроша его на мелкие кусочки, а мысли мои меж тем бродили вокруг да около, набегая друг на друга. «Удалось ли Вдове проникнуть к Мистеру Маунусу и Нико так, чтобы ее никто не остановил? И не удивительно ли, что Роза сидела внизу у стряпухи, меж тем как отец ее расхаживал наверху в своих роскошных покоях, что он всемилостивейше удостоился увидеть свою дочь целых четыре раза? Однако же, ясное дело, это куда больше того, чем могла бы похвалиться я! Я вообще не знаю, видела ли я когда-нибудь того, кто был мне отцом…»