Чудесный рог: Народные баллады

Коллектив авторов

Король Эдвард и дубильщик из Тэмворса

Ловчего сокола взяв и собак, Под сень зеленой дубравы Въезжает Эдвард, английский король, Для благородной забавы. Он ловчего сокола взял и собак, Он взял свой верный лук И свой охотничий рог — скликать Лордов, рыцарей, слуг. В Драйтон Бэссит ехал король. Он был завзятый лосятник. В пути его вниманье привлек Простолюдин-сыромятник. Он, шкуру коровью под зад подложив, Сидел на кобыле каурой. И наглухо был застегнут на нем Кафтан домотканый, бурый. На шкуре коровьей хозяин сидел, И каждому ясно было: В четыре шиллинга стала ему Спокойная эта кобыла. — Рассыпьтесь в чаще, лорды мои, А я к молодцу подъеду. Один на один любопытно мне Со встречным вступить в беседу. — Пускай удачей тебя наградит Господь, — воскликнул король.— На Драйтон Бэссит кратчайший путь Мне указать изволь! — Проедешь ты мимо виселиц двух, И если тебя не повесят, Сверни направо: рукой подать Оттуда в Драйтон Бэссит. Король отозвался: — Ты, видно, шутник Притом этот путь не прям. Со мной в Драйтон Бэссит езжай напрямик. Дорогу ты выберешь сам! — Какого мне дьявола ехать с тобой? Ты спятил! — сказал кожемяка.— День целый с кобылы я не слезал И сам устал как собака! — Со мной будешь сладко есть и пить. Получишь все, что прикажешь. За лакомый стол платить буду я, А ты и мошны не развяжешь! — На что мне твоим прихлебалой быть И ездить с тобой вдвоем, Если в моем кошельке золотых Побольше, чем пенни — в твоем? Дубильщик сказал: — Ни к чему этот спор, И я не такой привередник! — Он сразу смекнул — не иначе, как вор Его чудной собеседник. — С опаской гляжу на одежу твою. Глаза на меня не таращь! У лорда проезжего на плечах Небось болтался твой плащ! — Не крал я, клянусь крестом святым! — Но кажешься мотом изрядным, Что всем достояньем своим окружен: Одним костюмом нарядным. — Ты ездишь повсюду. Какую весть Можешь поведать мне? — Врать не буду — одна и есть: Что шкуры коровьи — в цене! — Коровья шкура? — спросил король.— Не ведаю, что за предмет? — Олух ты, что ли? А чем я прикрыл Кобылы своей хребет? — Скажи мне правду, — спросил король Чем кормишься ты, однако? — Врать не люблю, я кожи дублю. Мое ремесло — кожемяка. А ты? — Я лямку тяну при дворе, На королевской службе. Взял бы ты в подмастерья меня, Да обучил по дружбе. — Овчинка не стоит выделки — брать Деньги с тебя за науку. Да ты мне прорву добра изведешь, Ничуть не набивши руку. — Кобыле твоей и коню своему Я знаю отлично цену,— Сказал король. — Не дивись тому, Что я предложу тебе мену. — А если меняться приспичило так — Приплатой меня удоволь! — Но я не обязан платить вопреки Рассудку, — заспорил король. — Разве твой необузданный конь — Чета моей кроткой кобылке? Этого плеткой только тронь — Будешь чесать в затылке! — С какой приплатой возьмешь коня И мне кобылу отдашь? — Я пенсов не требую, честью клянусь Клади золотой кругляш! — Хочешь, отсыплю тебе серебра — Двадцать блестящих монет? — А я полагал, у тебя за душой И пенни дырявого нет! Надобно сделки условья блюсти И той и другой стороне. Кобылу

готов я отдать, но коровья Останется шкура при мне! — С нее воротит! — сказал король.— Не жди от меня прекословья: Мне задаром — и то не нужна Вонючая шкура коровья! Дубильщик, седло короля рассмотрев, С его отделкой богатой, Поверх золотого тисненья швырнул Шкуру скотины рогатой. — Друг, пособи мне сладить с конем! Если на нем усижу, Скажет моя супружница Джил, Что я дворянином гляжу! Он, в стремя узорное ногу вдев, Сидел на коне королевском И думал — то ли златое оно, То ли медное, с блеском? Затрясся вдруг благородный конь. Хвост облезлый коровий И пара черных коровьих рогов Ему показались внове. И ну брыкаться, как будто в него Дух нечистый вселился. Встает на дыбы, ярится, дабы С него дубильщик свалился. Он — быть бы живу! — цеплялся за гриву, Дурацкую клял затею И грохнулся оземь с коня кувырком, Едва не сломив себе шею. — Проваливай к черту с конем своим,— Сказал кожемяка хмуро. — Ему не по нраву, — сказал король,— Пришлась коровья шкура. Но если меняться задумал ты вновь — То вот моя рука! Мой добрый дубильщик, приплату готовь, Чтоб мена была крепка! Клянусь, полпенни и пенсов полна Не манит меня мошна! Мне двадцать монет золотых отвали, Что славно чеканит казна! — Я двадцать монет получил серебром, Когда сменял жеребца, Да двадцать — с одной! — я имел в кошельке, На эту мы выпьем винца. Король протрубил в громозвучный рог, Его приложив к устам. Тут лордов и рыцарей съехалась тьма, Что прятались по кустам. — Век не знавать бы мне этого дня! Захвачен шайкой воров я! Пронюхали, видно, что есть у меня Добротная шкура коровья. Меж тем, увидав, что пред ними король, Колено склоняет всякий! Двадцать фунтов бросив, оттоль Хотелось удрать кожемяке. — Да что ты! Я вовсе не шайки главарь. Сюда по данному знаку Стеклись для охоты лорды мои! — Ободрил король кожемяку. Велит он придворным: — Подайте мне цепь — Надеть молодцу на шею. Воскликнул дубильщик: — Теперь я погиб! Увы, поделом ротозею! Коль скоро сегодня железную цепь Сулятся надеть мне на шею, Завтра в петле тугой суждено Болтаться мне, как злодею! — Добрый дубильщик, забудь свой страх. Полно нести ахинею! Меня позабавив, ты рыцарский сан Обрел, а не петлю на шею! Пламптон-Парком ты будешь владеть. Не лен, а чистый подарок! С него доход равняется в год Тремстам королевских марок. — Спасибо! А если тебе попасть Случится в Тэмворс богатый, Получишь ты бычью шкуру, чтоб класть На башмаки заплаты.

Гил Брентон

Гил Брентон вернулся в свою страну, Он за морем выбрал себе жену. Невесту, ее сундуки и людей К месту примчали сто сорок ладей. С винами для утоленья жажды Пришло кораблей по двенадцати дважды. Еще кораблей по двенадцати дважды, С грузом червонного золота каждый. Дважды двенадцать с червонным златом И дважды двенадцать с душистым мускатом. Дважды двенадцать с мускатом толченым И дважды двенадцать с хлебом печеным. Невеста блистала роскошным нарядом, И паж бежал со стременем рядом. Вдовы небогатой сынишка румяный, Вильямом звался невестин стремянный. Блистая красой и роскошным нарядом, Горючие слезы лила она градом. Вконец озадачен их изобильем, За стремя держался бегущий Вильям. — Скажи, госпожа, — он спросил невесту,— С чего проливаешь ты слезы не к месту? Репей забился тебе в башмак Или вступать не желаешь ты в брак? Зябнут в перчатках белые руки Или горюешь с родней в разлуке? Сбросить конь тебя норовит Или паж твой не родовит? Конская ослабела подпруга Или другого желаешь супруга? — Репей не забился ко мне в башмак, И я добровольно вступаю в брак. Не зябнут в перчатках белые руки, И не горюю с родней в разлуке. Конь послушен, а паж мой на вид Учтив, пригож и притом родовит. Конская не ослабела подпруга, И я не желаю другого супруга. Поведай мне, миловидный паж, Каков обычай свадебный ваш? — Тебе не придется он по нутру: Король семь жен отослал поутру. Он у семи королей окрест Сватал семь раз дочерей-невест. С ним семь королевен ложились в постель, И, гневен, он прогонял их отсель. С брачного ложа, с ужасным стыдом, Они возвращались в родительский дом. В замке окажет свекровь тебе честь: Велит на стул золотой тебе сесть. Тогда, все едино — ты дева, не дева,— Садись на стул, как велит королева! На этом стуле червонного злата Ты посидишь и дождешься заката. В спальню к супругу, — если ты дева,— Ступай, не страшась королевского гнева. А если нет — попроси служанку Тебя заменить и уйти спозаранку. В замке свекровь оказала ей честь: На стул золотой предложила ей сесть. В парадных покоях она до заката Сидела на стуле из чистого злата, А под вечер стала просить служанку Побыть с королем и уйти спозаранку. — Пять сотен фунтов к началу дня Я дам тебе, если заменишь меня! Лежит король на подушке льняной. — Скажи мне, подушка, кто спит со мной? Подушка в ответ ему: — Видит бог, Не с той, что сватал, в постель ты лег. Сватал ты королевскую дочь, А со служанкой проводишь ночь. — Скажи мне всю правду, ночная мгла: Та ли, что сватал, со мной легла? Ему отвечает ночная мгла: — Одну ты сватал, другая легла! А той, кому предложил ты руку, Любовь сулила великую муку. К матушке своей, королеве, Кинулся он в расстройстве и гневе: — Я женился на деве юной, Милей и прелестней не сыщешь в подлунной! Разве ждал я такого коленца? Под сердцем носит она младенца! Была королева суровой и жесткой: — Я потолкую с твоей вертихвосткой! А ты тем временем, сын мой любезный, С дружиной выпей вина в трапезной. Когда королева крутого нрава, У ней коротка бывает расправа. Силы ей придала добродетель, Дубовую дверь сорвала она с петель. Сорвав ее с петель рукою властной, Вихрем влетела к невестке злосчастной. — Дочь моя, только не вздумай лгать,— Сказала ей королева-мать.— Родитель младенца — вельможа знатный, Или конюх отцовский статный? — О матушка, я свои горькие пени Вам изолью, преклонив колени! Отец ребенка не рыцарь знатный, Не лорд, не лэрд и не конюх статный. Нас было, от старшей до самой юной, Семь прекраснейших дев подлунной. Заспорили сестры — кому из нас В чащу сбегать в предутренний час С ветвей зеленых нарвать проворно Лесных орехов и сладкого терна Да диких роз и тимьяна — сестрицы Желали ими украсить светлицы. Мы бросили жребий и, волей небес, Выпало младшей отправиться в лес. Была корзинка моя пуста. Я розу успела сорвать с куста. Пустую корзинку держа на весу, Стряхнула я с первой розы росу. Я с красной розы стряхнула росу, И тут молодец показался в лесу. Он был красив, учтив и опрятен, Обут в башмаки вырезные, без пятен. Таких чулок белоснежных и длинных Нельзя увидеть на простолюдинах. Он был королевич прямой по приметам, И я не могла усомниться в этом. Поверьте мне, дорогая свекровь: Играла в нем королевская кровь. Не ведая, дева я или не дева, Меня целовал он под сенью древа. Не зная, угодно ль мне быть его милой, Меня до заката удерживал силой. Не зная, хочу я уйти иль остаться, Со мной до рассвета не мог расстаться. — А что он, прощаясь, тебе преподнес? — Три прядки своих белокурых волос. Своих белокурых волос три прядки И цвета свежей травы перчатки. Ножик мне дал перочинный без ножен, Его черенок серебром был обложен. И, в накладном серебре, перочинный Ножик велел мне беречь до кончины. Еще ожерелье мне дал из агата И перстень венчальный червонного злата. Он дал мне перстень червонного злата И наказал хранить его свято. — Дочь моя, где ты до сей поры Таила бесценные эти дары? — Откиньте крышку резного ларца И там найдете дары молодца! Свекровь откинула крышку ларца И видит сиянье златого кольца, А рядом с перстнем — ножик без ножен. Его черенок серебром был обложен. Еще хранилось там ожерелье — Из черных блестящих агатов изделье. На дне ларца лежали перчатки Из кожи зеленой, как лук на грядке,— Точь-в-точь как стрельчатый лук на грядке! — И три белокурых расчесанных прядки. — Дитя мое, спрячь золотое кольцо. Мне надобно сыну молвить словцо. Для этого я побываю в трапезной, Где пирует король наш любезный. Мать-королева седой волчицей Бежит от невестки своей белолицей. — Сын мой, ты взял на охоту когда-то Венчальный мой перстень червонного злата, Чтоб он охранял тебя в чаще от бед. Куда ты девал его, дай мне ответ! В лесу обронил иль рукой беспечной На палец надел вертихвостке встречной? — Прости меня, матушка! Перстень венчальный У девы остался в стране чужедальной. Да что там кольцо! — мне владенья отцова Не жаль, чтоб увидеть в лицо ее снова. Наследственный лен как любви залог Я без колебаний отдать бы мог, Не стал бы жалеть ни посева, ни пашни, Вступи эта дева под кров мой домашний. Дабы на нее наглядеться всласть, Отдал бы я королевскую власть! — Ты сан королевский, мой сын, сохрани И лен, что достался отцам искони. Оставь при себе и луга и посевы! — Таков был разумный совет королевы.— Свое отдавать — не к лицу королю. За это, мой сын, я тебя не хвалю! Корысти не должно искать в мотовстве, Коль скоро тебе повезло в сватовстве. Добром не швыряйся направо-налево. В соседнем покое та самая дева Тебя ожидает: у ней налицо Заветное, красного злата кольцо! Гил Брентон, Гил Брентон! Мой перстень — порука, Что вскоре качать в колыбели мне внука: Счастливым отцом суждено тебе стать! — Закончила речь королева-мать. — О матушка, ты моего сынка Купай в молоке, пеленай в шелка. На первой сорочке его — дай срок! — Пусть вышьют: «Я Брентона Гила сынок!»

Писец Саундерс

Вместе гуляли в зеленых садах, где рай для влюбленных сердец, Мэй Маргарет, королевская дочь, и Саундерс, юный писец. Хотя был Саундерс — графский сын и в школе усвоил науки, Горька и печальна была любовь, обоим сулившая муки. Однажды он, сквозь глухомань, сквозь мглу, сквозь мрак ночной, Прокрался к ней и стал бренчать задвижкою дверной. — Я весь продрог! Чрез твой порог я не ступал досель. Мэй Маргарет, позволь мне лечь с тобой в одну постель. — Мы в час ночной тогда в одной постели будем спать, Когда мы мужем и женой друг друга будем звать. Доколе мужем и женой друг друга звать не сможем, Дотоле и постель моя не станет нашим ложем. Не забывай о семерых моих суровых братьях! Они ворвутся и найдут сестру в твоих объятьях. — Чтоб завтра клятву дать родне, не прибегая к лжи, Мэй Маргарет, моим клинком щеколду отложи. Что ты не прикасалась к ней, родным своим скажи И с легким сердцем поклянись, не прибегая к лжи. Мэй Маргарет, свои глаза ты шарфом завяжи, Чтоб клятву с легким сердцем дать, не прибегая к лжи. Что ты не видела меня, родне своей скажи, И с легким сердцем клятву дай, не прибегая к лжи. Ты в горницу меня внеси, чтоб, не солгав, я мог Поклясться в том, что не шагнул через ее порог. Мэй Маргарет из ножен меч достала и тайком Откинула дверной засов отточенным клинком. Она откинула засов блистающим клинком И очи спрятала свои под шелковым платком. А гостя в горницу внесла, чтоб, не солгав, он мог Поклясться в том, что не шагнул через ее порог. Когда сморил влюбленных сон, у изголовья спящих Семь братьев собрались, подняв семь факелов горящих. — Одним-одна сестра у нас. На что это похоже — Застать ее в полночный час с возлюбленным на ложе! Сказал со вздохом первый брат: — Прекрасны эти двое! Второй сказал — Давай уйдем! Оставим их в покое. Воскликнул третий: — Жаль разбить любовников сердца! Сказал четвертый — Дочь одна у нашего отца! Промолвил пятый — Их любовь созрела уж давно! Шестой добавил: — Убивать того, кто спит, грешно! Ни слова не сказал седьмой и, над прекрасным спящим Склонясь, пронзил живую плоть мечом своим разящим. — Мой брат бесчестный, должен был ты с ним скрестить мечи! В постели сестриной убил ты рыцаря в ночи. За то, что спящего убил ты у меня в объятьях, Я вечно буду поминать тебя в своих проклятьях!

Тэм Лин

Ходить опасно в Картерхо златой венец носящей Прекрасной деве, если там Тэм Лин гуляет в чаще. Не бархатный зеленый плащ, не перстенек из злата,— Но есть у юной девы честь! Горька ее утрата. На перстень золотой, на плащ зеленый он не льстится. Но с честью девичьей навек придется распроститься. Златые пряди заплела красиво Дженит в косу. Зеленый сборчатый наряд надев, ушла без спросу. И, платья своего подол повыше подобрав, Одна гуляет в Картерхо среди душистых трав. Где воду пил Тэм-Линов конь, она у родника Две диких розы сорвала — два пурпурных цветка. Откуда ни возьмись, Тэм Лин туда явился в гневе. — Зачем ты, Дженит, розы рвешь, — он обратился к деве.— — Ты, в Картерхо без моего придя соизволенья, Ручей мутишь, цветущий куст ломаешь без зазренья. — Оставь-ка при себе, Тэм Лин, свое соизволенье! Отец мой добрый Картерхо мне отдал во владенье. Шумела лиственная сень, и, белизны молочной, Взял руку девичью Тэм Лин, как будто в час урочный. Взял руку девичью Тэм Лин, белее молока, И сладостна была любовь и, как полынь, горька. Шиповника цветущий куст клонился к изголовью Четы, захваченной врасплох нечаянной любовью. Средь пурпурных душистых роз, вдвоем, в тиши лесной, Они друг другу поклялись стать мужем и женой.

*

Тяжелую косу она заплела и, сборчатый свой зеленый Наряд подобрав до колен, прошла во внутренний двор мощеный. Двадцать четыре красавицы в мяч играли, полны веселья, Но Дженит меж ними была, как цветок среди огородного зелья. Как только она появилась там, позеленели со злости Двенадцать играющих в шахматы дам и двенадцать играющих в кости. Дремал, развалясь на стене крепостной, рыцарь преклонных лет. — Дженит, — сказал он, — всех осрамит! Ни капли стыда у ней нет! — Чума возьми тебя, глупый враль, с морщинистым скверным лицом! Мое дитя — не твоя печаль. Не ты ему будешь отцом! — Дочь моя, — добрый родитель сказал, — встревожен я не шутя! Мне сдается, что ты и впрямь носишь под сердцем дитя. — Позор достанется мне одной. Среди окрестной знати Ни лорда, ни лэрда такого нет, чтоб имя дал он дитяти. Будь мой милый, суженый мой, чья любовь мне отрада,— Мужем земным, а не эльфом лесным, мне лордов и лэрдов не надо! У Дженит злая была сестра. Сказала она ехидно: — У нас в округе беременных дев, кроме Дженит, не видно! — А если захочешь вытравить плод, — сказала недобрая мать,— Ты на заре в церковном дворе должна воробейник сорвать!

*

Златые пряди заплела красиво Дженит в косу, Зеленый сборчатый наряд надев, ушла без спросу. И, платья своего подол повыше подобрав, Одна гуляет в Картерхо среди душистых трав. Где воду пил Тэм-Линов конь, она у родника Две диких розы сорвала — два пурпурных цветка.

*

Отколь ни возьмись, явился Тэм Лин: — Цветам не мешай цвести! Не вздумай в чреве, — сказал он в гневе, — наше дитя извести! Если ищешь ты в Картерхо чертополох иль репейник — Воля твоя, но только не рви в травах густых воробейник! В травах густых воробейник не рви, пытаясь вытравить плод. Дитя живое нашей любви пускай продолжит мой род! Мальчик мне будет наследник прямой, витязь — врагам устрашенье. А девочка будет с младенческих лет златые носить украшенья! — Тэм Лин, по правде признайся теперь: мы — ровня или неровня? Раз в жизни открыла тебе свою дверь церковь или часовня? — Нечего, Дженит, мне правду таить! Как же тебе я не ровня? В одну купель погружали нас, в одной крестили часовне. Меня ребенком держать при себе любил граф Роксбро, мой дед. Он взял меня на охоту, когда сравнялось мне девять лет. Но

резкий северный ветер подул, душу мою леденя. И, скован вдруг беспробудным сном, я наземь свалился с коня. На свой зеленый холм унесла владычица эльфов меня. Поверишь ли, Дженит, куда ни глянь, прекрасна эльфов страна! Но в ней семь лет проживешь — и дань заплатишь пеклу сполна. О Дженит, я хорош собой, дороден, крепок телом. Неужто мне в аду чертям достаться оголтелым? Я мешкать не могу и дня, иначе будет худо. Ты можешь вызволить меня, любовь моя, отсюда. Ведь завтра праздник Всех Святых. В народе есть поверье, Что эльфы любят на конях кататься в навечерье. Ты, Дженит, за полночь придя к кресту на раздорожье, Святой водой очертишь круг по самое подножье. Меня дождешься, если есть на это воля божья. — В кромешной тьме проедешь ты распутье не один. И как тебя мне распознать меж нелюдей, Тэм Лин? — Две кучки эльфов на конях проследуют в ночи. Меня ты, Дженит, среди них напрасно не ищи. Конь вороной и конь гнедой промчатся в час урочный. Но помни: будет подо мной конь белизны молочной. О Дженит, будет подо мной конь белизны молочной Затем, что рыцарь я земной, не эльф, не дух полночный. Конь вороной, за ним гнедой сперва пройти должны. Но всадника стащи с коня молочной белизны. Ты, Дженит, затверди мои приметы и повадки. Берет ношу я набекрень, причесан прядка к прядке! Перчатка на одной руке, другая без перчатки. Коль скоро естество и стать мне колдовство изменит, Не бойся, если хочешь стать моей супругой, Дженит! Конечно, рыцарь я земной и в церкви окрещен, Но в ящерицу буду я внезапно превращен. В твоих руках, любовь моя, забьется скользкий уж. Смотри, его не упускай: ведь это я, твой муж! Я мук тебе не причиню и в облике гадюки. Но только белые свои разжать не вздумай руки! Я стану волком, наконец, но в этой грозной стати Меня ты не страшись — отец я нашему дитяти! И если даже превращусь я в раскаленный брус, И то, любовь моя, должна ты выдержать искус! Я вид горящей головни приму, но понапрасну Не мешкай: ты меня швырни в ручей — и я погасну! Скорей швырни меня в ручей, и, в довершенье чуда, Внезапно рыцарем нагим я вынырну оттуда. В чан с молоком и в чан с водой ты окуни нагого И в плащ зеленый заверни, не говоря ни слова. Сырой, угрюмый сумрак чащ дышал зловещей жутью, Когда, надев зеленый плащ, пришла она к распутью. Но вот уздечек легкий звон раздался в тишине. Для Дженит этот звук земной приятен был вдвойне, И сонмы эльфов на конях поплыли при луне. Конь вороной, за ним — гнедой промчались по дороге. Молочно-белого коня ждала она в тревоге. И, всадника с седла стащив, его накрыла Дженни Плащом зеленым — певчих птиц так ловят в день весенний!

*

Кричит королева эльфов ей из-за лесной опушки: — Завидный, статный молодец теперь у тебя в ловушке. Чтоб тебе от чумы околеть, бесстыдной такой дурнушке! Кричит королева эльфов ему из желтых зарослей дрока: — Вместо серых очей твоих — если бы знала до срока! — Вставила б я тебе, Тэм Лин, два деревянных ока! Знала б я правду вчера, Тэм Лин, — была бы умнее вдвое И камень тебе вложила бы в грудь, вынув сердце живое! Прежде чем ты бы ушел, Тэм Лин, семь раз бы я преисподней Дань уплатила, знай я вчера то, что узнала сегодня!

Жестокий Брат

Три юных сестрицы играли в мяч. Прекрасны цветы долины! К трем девам рыцарь примчался вскачь, Меж примул, пахнущих сладко. Старшую всякий бы статной назвал. Прекрасны цветы долины! Меньшая была превыше похвал, Меж примул, пахнущих сладко. Слыла миловидной средняя дева. Прекрасны цветы долины! Меньшая была красоты королева, Меж примул, пахнущих сладко. Двум старшим рыцарь отвесил поклон. Прекрасны цветы долины! Пред младшей упал на колени он, Меж примул, пахнущих сладко. — О сэр, — зарделась меньшая сестра.— Мне замуж идти не приспела пора! — Первой леди в нашем краю,— Прекрасны цветы долины! — Станешь ты, руку приняв мою, Меж примул, пахнущих сладко. — Если вздумал ты сватать меня,— Прекрасны цветы долины! — Узнай, что скажет моя родня, Меж примул, пахнущих сладко. Должны сначала согласье дать Меня под сердцем носившая мать, Отец мой добрый и обе сестрицы, Энн и Грэс, — две пригожих девицы. А главное, прежде, чем тронуться в путь, Ты брата Джона спросить не забудь! — Молил я согласье на свадьбу дать Под сердцем тебя носившую мать, Отца твоего и старших сестриц, Энн и Грэс, — двух пригожих девиц. Согласье дали они благосклонно. Забыл спросить я лишь брата Джона! В свой замок увозит невесту жених. Прекрасны цветы долины! Оседланы кони в день свадьбы для них, Меж примул, пахнущих сладко. Взглянуть на деву съезжается знать. Завидный жребий — ей мужем стать! Молочно-белый заржал жеребец. По лестнице свел невесту отец. Пред ней, танцуя, спускалась мать, А сестры стали ее целовать. Тем временем брат невесты Джон — Прекрасны цветы долины! — В седло посадил ее без препон, Меж примул, пахнущих сладко. — Нагнись ко мне, — сказал он, — сестрица, Прекрасны цветы долины! — Чтоб мы с тобой успели проститься, Меж примул, пахнущих сладко. Она склоняется к Джону — и что ж? Брат вонзает ей в сердце нож. С полгорода белый прошел жеребец. Его сердобольный сдержал молодец: — Взгляните, невеста бледней полотна. Едва ли до места доедет она. Кровь сердца пятнает ее наряд. Какой уж тут венчальный обряд? — Меня осторожно снимите с седла,— Прекрасны цветы долины! — Чтоб я свою волю обдумать могла, Меж примул, пахнущих сладко. На склон зеленый должна я прилечь — Прекрасны цветы долины! — И алой кровью безмолвно истечь, Меж примул, пахнущих сладко. — А что на память об этом дне — Прекрасны цветы долины! — Ты хочешь оставить своей родне, Меж примул, пахнущих сладко? — Отцу дорогому оставлю коня, Что он подковал серебром для меня. А матери милой — вельветовый плащ, Зеленый, как бархат весенних чащ. Веер златой и шарф до колен Оставлю сестрице любимой, Энн. А платье в крови, с ножевою дыркой,— Прекрасны цветы долины! — Сестрице Грэс — пусть займется стиркой, Меж примул, пахнущих сладко. — А чем осчастливишь ты Джона, братца? Прекрасны цветы долины! — Виселицей, чтоб на ней болтаться, Меж примул, пахнущих сладко. — А что оставишь ты Джона супруге? Прекрасны цветы долины! — Могилу, что выроют ей недуги, Меж примул, пахнущих сладко. А белый свет, чтобы век скитаться, Оставлю я детям Джона, братца. Я им оставлю простор мирской. Прекрасны цветы долины! Пусть бродят с протянутой рукой, Меж примул, пахнущих сладко.

Джонни Фо

Цыгане к воротам замка пришли С пеньем своим сладкогласным. Напев колдовской нарушил покой Графини с лицом прекрасным. Сбежала по лестнице вниз госпожа. Служанки стояли кольцом. Но сглазили черные очи цыган Графиню с прекрасным лицом. Она им пшеничного хлеба дала, Взамен имбиря и муската, И с белой ручки для них сняла Перстни из чистого злата. — Возьмите, служанки, атласный мой плащ, А я с домотканым пледом Пойду бродить меж потоков и чащ За Джонни-цыганом следом. Сниму востроносые, на каблучках, Сапожки из кожи испанской: Мне грубые горские башмаки Сподручней для жизни цыганской! Когда с охоты вернется мой лорд, Скажите ему, без утайки, — Пусть муж и родня проклинают меня Всю правду о вашей хозяйке. Когда с охоты вернется мой граф И сядет один за обед, Скажите ему, что графиня ушла За Джонни-цыганом вслед. Еще на рассвете цыганский главарь Приметил в лесу зеленом, Что там безмятежно охотился лорд, Румяный, с лицом холеным. Меж тем цыгане своих ослов С поклажей погнали к броду. Ослы копытами стали мутить Гнилую, затхлую воду. — Где прежде верхом родовитая знать Переправлялась вброд, Теперь хворостинами гонит ослов Шумливый цыганский сброд. Ногами белыми, как молоко, Входя в болотную жижу, Не лордов статных и знатных дам, А Джонни-цыгана я вижу. За шелковым пологом с графом спала Я на пуху лебяжьем. На грязной соломе, забравшись в овин, Мы с Джонни-цыганом ляжем. — Мечом клянусь, я тебя не коснусь,— Джонни сказал своей милой.— Ложись в постель! На любовь твою Не посягну я силой. — С тобой в постель не могу я лечь. Мне слышится топот коня. Стучит копытами конь вороной Того, кто любил меня. — Ложись в постель. На любовь твою,— Сказал цыган своей милой,— Клянусь мечом и потертым плащом, Не посягну я силой. — С тобой в постель не могу я лечь. Мне слышится топот коня И звон уздечки наборной в руке Того, кто любил меня. С охоты в замок вернулся граф. Его разувают служанки, А сами, как в рот воды набрав, Молчат о графине-беглянке. — Где госпожа? — спросил он. — Ушла По верескам и бурьянам С парнем цыганским — ни дать ни взять Ее опоили дурманом! — Седлайте живей вороного коня. Гнедого обгонит он в беге. Я спать не лягу, — цыгана-бродягу Застигну с ней на ночлеге! Не зря сегодня прохожий враль Меня насмешил небылицей. Сказал он: — Шел с королевой, сэр, В обнимку цыган смуглолицый! Являя упорство, летел его лордство Меж скал, потоков, дубрав. И голос любимой супруги своей Услышал нечаянно граф. Вскричал он: — Прелесть моя, вернись! Ты жить будешь в запертой горнице, В довольстве и неге, забыв о побеге. Никто не проникнет к затворнице! — Я пиво сварила и выпью до дна, Мой сахарный, мой любезный! Не буду я в каменной башне одна Сидеть за дверью железной. Но ясным солнцем клянусь и луной, Нелживы мои уста: Как в день своего появленья на свет, Я пред тобой чиста! — Луной и солнцем — до хрипоты — Клянитесь эти уста! Я никогда не поверю, что ты Передо мной чиста. Насильно тебя увезу, а цыган Вздерну в лесу на деревья И заживо Джонни Фо твоего Сожгу посреди кочевья! Сказали цыгане: — Пятнадцать мужчин Погибнут из-за минутной Прихоти сердца графини одной, Прекрасной и столь же распутной! — Цыганскому славному парню, мой граф, Дай лучше десять гиней,— Сказала она, — и держи под замком Меня до скончания дней!

Юный Уотерс

Студеный вихрь под рождество задул с пустых полей, И стали круглые столы утехой королей. Из башни королева вниз глядела поутру На то, как рыцарство и знать стекались ко двору. Под сводом городских ворот, собой хорош на диво, Уотерс юный на коне проехал горделиво. Скакун, подкован серебром и золотом червонным, По мерзлой почве колотил копытами со звоном. Перед хозяином своим бежали скороходы. Дружина мчалась на лихих конях одной породы. Куницей был парчовый плащ подбит — от непогоды. Тогда, Уотерса узрев и весь его эскорт, У королевы невзначай спросил коварный лорд: — А есть ли кто-нибудь один между шотландской знатью, Что прочих рыцарей затмил красой лица и статью? — Лордов и лэрдов у нас не счесть, но рождества кануном Клянусь я, никто из них не идет в сравненье с Уотерсом юным. Разгневался вдруг венценосный супруг и молвил, задет за живое: — Пристойнее было б меня исключить, будь он даже прекраснее вдвое. В народе король Шотландии слыл завистником и ревнивцем. Добавил он: — Как ты посмела сравнить меня с этим юным спесивцем? — Но ваше величество, вы — не лорд, не лэрд, а шотландский король! — Тем более он из-за слов твоих земную покинет юдоль. Схвачен был юный Уотерс. По городу, цепи влача, Шел он в темницу, чтоб завтра погибнуть от рук палача. — В мороз и метель по Стирлингу я проезжал второпях, Но никогда по Стирлингу не проезжал в цепях. Я проезжал по Стирлингу сквозь ветер, ливень и град, Но не проезжал по Стирлингу, чтоб не вернуться назад!

Сэр Роланд

Когда он тихо стукнул в дверь к прекрасной и неверной, Она откинула засов с поспешностью чрезмерной. — Входи, мой трижды желанный жених! Не надо нам разлучаться: Мы вместе отпразднуем эту ночь, а завтра поедем венчаться. — Сегодня, — сказал он. — Канун Всех Святых, великого дня навечерье. Мне снилось, будто моей борзой вонзила ты нож в подреберье. Мне снилось, — борзую мою убив, ты подошла к изголовью И меня, своего жениха, обрызгала алой кровью. Роланд по лестнице в башню взошел, но горница девы прекрасной Казалась угрюмой и мрачной ему в ночи глухой и безгласной. — Зачем не горят в этой башне огни? Светильник — и тот погашен! — Сними свою перевязь, меч отстегни. Предпраздничный сон твой не страшен. В сумрачной башне есть ход потайной. Мой друг, не тревожься напрасно. Влюбленной чете милей в темноте. Нет нужды, что полночь безгласна.

*

Был мигом отвязан конь жениха. Она, оглядевшись вокруг, Понеслась при луне на его скакуне из ворот городских на луг. На милю едва удалился конь от городской стены, Как рослый и статный всадник возник пред ней в сиянье луны. С дороги пыталась она свернуть направо или налево, Но всадника меж собой и луной все время видела дева. Его нельзя было ни нагнать, ни обминуть стороной. И, словно черный агат, под ним лоснился конь вороной. — О рыцарь достойный, коня придержи, чтоб деве в беде помочь. Тем самым любовь ее заслужи в эту святую ночь! Статный седок на своем вороном ехал молча, хоть плачь. Он — впереди, она — позади. Он — медленно, дева — вскачь. Гнедой с вороным поравняться не мог. Плетью исхлестанный, в мыле, Он под всадницей изнемог от этих бесплодных усилий. Статный рыцарь подъехал к реке у самого мелководья. Он молча сдержал вороного коня и отпустил поводья. Сказал он: — Река темна, глубока и схожа с девой бездушной. Зачем же рыцарь по ней плывет, воле ее послушный? Она сказала: — Река слывет подобьем девы бездушной, Но верный рыцарь по ней плывет, воле ее послушный. Деву на стрежень выносит гнедой, а вороной — мужчину. И стали, подхвачены темной водой, они погружаться в пучину. — Волна захлестнула мои башмаки! Дошло до колен полноводье. Во имя творца, перейми жеребца! Из рук ускользают поводья. — Сгублю свою душу, если нарушу клятву — словам девицы Не верить, пока не дойдет ей вода по крайности до поясницы! — Ноет и мечется сердце мое, мне волны — по белые груди. Становится глубже и шире поток, бурлящий, как в тесной запруде. — Поклялся не верить я девы словам — и клятву нарушить посмею Только тогда, когда будет вода этой прекрасной по шею! — Все дальше и дальше берег другой, все выше и выше вода. О рыцарь, спаси меня, пощади мои молодые года! Берег реки от нас вопреки усильям коня все дальше. О рыцарь, юность мою пожалей без коварства и фальши! Хлещет вода, заливая уста самой несчастной из дев. Спаси меня, рыцарь, во имя Христа, от смерти, разверзнувшей зев! Среди быстрины повернув коня, открыл он деве свой лик. Над бездной темной из уст вероломной невесты раздался крик. — Прекрасная Маргарет, свадьба твоя назначена в день Всех Святых. Но как жениха и невесту венчать, если их не будет в живых? О Маргарет, бейся, стараясь доплыть до свадебного веселья, Покуда тебе не станет вода тошней колдовского зелья! Убила ты своего жениха в башне, где свет потух, О Маргарет, и с тобой навек связан покойного дух!

Садовник

Садовник стоял с первоцветом в руке Под сенью зеленого древа. Гибкая, словно ивовый прут, Шла мимо юная дева. — Красавица, будь моею женой! Если подашь мне надежду, Тебе из благоуханных цветов Я подарю одежду. Окутаешь свой белоснежный стан Рубашкой из лилий охапки, А ворох душистых левкоев сорвешь В саду для затейливой шляпки. На юбку — ромашки пригодны вполне И радуют взор изобильем. Для платья нет лучше багряных гвоздик, Что девы зовут «милый-вильям»! Ты вскоре наденешь, любовь моя,— Как только дождусь ответа,— Из пурпурных роз башмачки, а чулки Из желтого златоцвета. На ляжках будут они широки, Но в меру, — не то чтобы слишком! А книзу теснее станут чулки И сузятся к тонким лодыжкам. Из бархатцев алых, горящих, как жар, В моем цветнике, на грядке, И сорванных в поле ржаном васильков Ты будешь носить перчатки. — В цветы нарядил ты меня, что дарят В июле наш сад и луг, А я приготовлю тебе наряд Из лютых декабрьских вьюг. Из ветра восточного шапку надень, Из первого снега — рубашку, А грудь укрой ледяным дождем, Чтоб не ходить нараспашку.

Обманутый рыцарь

Пригожий рыцарь на лугу девицу встретил вдруг, сэр. А сено убрано в стога, и тишина вокруг, сэр. — Любовь моя, — заговорил учтиво рыцарь с девой.— Поверь мне, будь я королем, ты стала б королевой. Когда со мною на лугу ты не разделишь страсть, о! Среди цветущих роз могу я бездыханным пасть, о! На этой шелковой траве раскрой свои объятья, И постараюсь твой наряд красивый не измять я. Отец ведь отдал за него не марку и не фунт! Ну как тебя я положу на этот мокрый грунт? Взглянул на запад, на восток, на север и на юг, сэр! Нигде сухого места нет, кругом росистый луг, сэр! — Конечно, жалко умереть мне от несчастной страсти, Но сырости побольше здесь, чем в дьяволовой пасти! — Наряд отмыв, повешу я его на куст терновый, И на ветру он поутру встопорщится, как новый! — Повел бы я тебя в овсы, где высохла земля, Да переймут у нас коней гвардейцы короля. — Но у гвардейцев короля я выкуплю коней, сэр, За десять перстней золотых с игрой цветных камней, сэр! Они — ну прямо смех и грех! — уселись на коней, сэр. Он день-деньской, как брат с сестрой, бок о бок ездил с ней, сэр! Он ездил с ней, как брат с сестрой, хоть умирал от страсти. И был у девы чудный конь молочно-белой масти! — Ты жаждешь мой наряд сберечь? Тогда в отцовский дом, сэр, Езжай со мной, чтоб там возлечь меж пурпуром и льном, сэр! А дом был обнесен стеной. В калитку дева прыг, сэр! И за калиткой навесной она пропала вмиг, сэр. Стоял снаружи молодец, а дева — дверцей хлоп, сэр! Чесал досужий молодец с досады медный лоб, сэр. Такой уж горестный удел судил бедняге бог, сэр: Покуда мог — не захотел, а захотел — не смог, сэр!