Чудо любви
Шрифт:
– Вы не знаете: лес перевозят только по реке или по железной дороге тоже?
– Честно говоря, никогда не задавалась таким вопросом. Но, думаю, это легко можно будет выяснить.
– А сколько поездов проходит по эстакаде?
– Точно не знаю. Иногда по ночам я слышу гудки поезда, и на железнодорожном переезде мне не раз приходилось стоять, чтобы пропустить состав. Более точно ничего не могу сказать. Хотя нет, вот еще что: все поезда идут на бумажную фабрику, поскольку ее продукция отгружается в вагоны.
Джереми кивнул, продолжая смотреть на эстакаду.
– Я
– Действительно, такая мысль у меня возникла.
– Это исключено. – Она покачала головой.
– Почему вы так в этом уверены?
– Просто вечером и ночью поезда идут только на фабрику, то есть в направлении, противоположном Райкерс-Хиллу, а значит, фонарь локомотива не может быть виден на кладбище. С фабрики составы уходят лишь утром, когда их загрузят.
Джереми кивнул и оперся на перила рядом с Лекси. Ее полосы растрепал ветер. Она стояла, засунув руки в карманы куртки.
– Теперь я понимаю, почему вы с детства любите эти места, – сказал Джереми.
Повернувшись, Лекси прислонилась спиной к перилам и посмотрела на город: маленькие аккуратные магазинчики, украшенные американскими флагами, красно-белый шест над парикмахерской, небольшой парк, начинавшийся сразу за набережной. По тротуарам города неторопливо шагали прохожие, которых, казалось, даже холод не мог заставить спешить.
– И что же такое необыкновенное вы вдруг увидели в нашем городе? Неужели он чем-то вам напомнил Нью-Йорк?
Джереми рассмеялся:
– Да нет, при чем здесь это? Я просто подумал, что мои родители, наверное, были бы рады растить детей в таком городе, как ваш. Парки, рощи, река, где можно купаться в жару… Настоящая идиллия.
– Да, и люди, которые здесь живут, тоже так говорят.
– И вы, можно сказать, выросли в этой идиллии.
На мгновение Лекси погрустнела.
– Да, но я ведь не всегда жила здесь – потом я уехала учиться в колледж. А у нас далеко не все имеют такую возможность. Это бедный округ: с тех пор как ткацкая фабрика и фосфорный рудник закрылись, тут стало очень трудно с работой, и у людей нет денег на обучение детей. Для многих предел мечтаний – устроиться на бумажную фабрику за рекой. Я живу здесь, поскольку сама этого хочу. Я сделала выбор. Но у большинства местных жителей такого выбора нет: они остаются здесь, потому что не могут никуда уехать.
– Такое происходит повсюду. Ни один из моих братьев не учился в колледже. Образование в нашей семье получил только я. Я был младшим, да и учеба, можно сказать, давалась мне легко. Мои родители – простые люди, они всю жизнь прожили в Куинсе. Мой отец сорок лет, до самой пенсии, проработал водителем автобуса.
– Странно, – рассмеялась Лекси. – Вчера, когда мы с вами познакомились, у меня сложилось впечатление, что вы выросли в Верхнем Ист-Сайде. Ну, знаете – дом со швейцаром, который открывал перед вами дверь, обеды из пяти блюд, дворецкий, объявляющий о прибытии гостей, элитная частная школа и все такое…
Джереми с шутливым укором посмотрел на нее:
– Какой ужас! То единственный ребенок в семье, то швейцар с дворецким… Неужели я похож на человека, с детства избалованного роскошью?
– Ну не то чтобы избалованного… просто…
– Нет, нет, – протестующе поднял руку Джереми. – Лучше ничего больше обо мне не говорите. Все равно это окажется неправдой.
– Но откуда вы знаете, что я собираюсь сказать?
– Да уж можно догадаться. Я слышал два ваших предположения – и оба оказались совершенно неверными.
– Простите, если обидела вас. Но, думаю, вы меня не совсем правильно поняли.
– Нет, – усмехнулся Джереми. – Я все правильно понял. Он повернулся и тоже прислонился спиной к перилам. Ветер ударил ему в лицо.
– Но не переживайте, я не принял это близко к сердцу. И именно потому, что я совсем не такой человек, каким вы меня представляли.
– Неужели совсем не такой? Разве то, что вы объективный журналист, тоже не соответствует действительности?
– Это другое дело. Конечно, я объективный журналист.
– И для вас не существует ничего сверхъестественного и загадочного?
– Совершенно верно.
Лекси засмеялась:
– Ну а как насчет загадочности женщин? Хотя бы это вы признаете?
– О, несомненно, – сказал Джереми, подумав о ней самой. – Однако признавать загадочность женщины и верить в сверхъестественные явления – далеко не одно и то же.
– Почему?
– Потому что существующая в женщине загадка субъективна, а не объективна по своей природе. Загадочность женщины невозможно объяснить с научной точки зрения, хотя, конечно, наука располагает данными о генетических различиях между полами. Женщины кажутся мужчинам загадочными, поскольку представители различных полов воспринимают мир по-разному, но мужчины этого не понимают. Они не осознают того, что у женщин свое, особое мироощущение.
– Особое мироощущение?
– Конечно! Именно оно обеспечивает сохранение рода людского на Земле.
– О, я вижу, вы в этом вопросе большой специалист!
– Да, кое-что понимаю.
– И вы, вероятно, считаете себя и специалистом по женскому полу?
– Ну что вы! Ведь я вам уже говорил, что очень застенчив.
– Помню, помню. Только я в это как-то не очень верю. Джереми скрестил на груди руки.
– Кажется, я даже догадываюсь, что вы обо мне думаете… Наверное, считаете, что я меняю женщин как перчатки?
Лекси окинула его насмешливым взглядом:
– Да, я действительно думаю о вас нечто подобное.
Джереми рассмеялся:
– Ну что я могу на это сказать? Конечно, журналист, проводящий собственные расследования, – это представитель особого, гламурного мира, окунуться в который жаждут тысячи женщин. Так что, сами понимаете, от поклонниц у меня нет отбоя.
– Какие поклонницы? – возмутилась Лекси. – Ведь вы же не кинозвезда и не рок-певец! Вы всего-навсего журналист. И что такого гламурного в вашем «Сайентифик американ»?