Чудо любви
Шрифт:
– Вот как? – заметил Джереми.
Лекси сдержала улыбку. Ни одному мужчине не нравится, когда женщина при нем с восхищением говорит о другом, особенно если с тем, другим, ее связывали серьезные отношения.
– Первый год у нас все было замечательно. Мы даже планировали пожениться. – Она задумалась, вспоминая прошлое, и глубоко вздохнула. – Я поступила на стажировку в библиотеку Нью-Йоркского университета, Эвери работал на Уолл-стрит. Все было хорошо. Но однажды я застала его в постели с другой женщиной, и это открыло мне на него глаза – я поняла, что он далеко не такой, каким я его
Усилившийся ветер со свистом взмывал вверх по склонам холма, принося с собой запах земли.
– Вы еще не проголодались? – спросила Лекси, снова желая сменить тему. – Знаете, гулять здесь с вами, конечно, хорошо, но, думаю, не мешало бы и перекусить. Какой может быть разговор на голодный желудок?
– Да, я уже умираю с голоду, – признался Джереми.
Они вернулись к машине и, устроившись на переднем сиденье, принялись за ленч. Джереми открыл коробку крекеров и посмотрел вокруг. Пейзаж за окном не впечатлял. Он завел машину и отъехал в другое место, откуда открывался более живописный вид.
– Итак, вы вернулись сюда и стали работать в библиотеке…
– Да, – сказала Лекси. – Я работаю там уже семь лет. Быстро произведя подсчеты, Джереми пришел к выводу, что ей сейчас примерно тридцать один год.
– Ну а личная жизнь как у вас складывалась с тех пор? – спросил он.
Зажав между колен контейнер с фруктовым салатом, Лекси отломила кусочек сыра и положила на крекер. Она поколебалась, но все же решила, что ничего страшного не случится, если она ответит на вопрос Джереми. Он так или иначе скоро уедет.
– Нормально, – пожала плечами Лекси. – У меня было здесь несколько романов.
Она рассказала ему о юристе, враче и Родни Хоппере, умолчав, однако, о Мистере Ренессансе.
– Ну что ж… похоже, вам не на что жаловаться, – сказал он.
– Это точно, – поспешила согласиться она. – Но наверное, и вас жизнь не обижает?
– Разумеется, нет. Иногда, конечно, бывают и разочарования, но я думаю, это вполне естественно.
– И тогда вы надеваете широкие штаны… и так далее и тому подобное?
– Совершенно верно, – улыбнулся Джереми. Он взял несколько крекеров и, расположив их у себя на коленях, стал раскладывать сверху кусочки сыра. Потом он поднял глаза и серьезно посмотрел на нее: – Вы позволите задать вам деликатный вопрос? Если хотите, можете не отвечать. Я не буду настаивать, просто мне было бы интересно узнать.
– Я уже рассказала вам о своей личной жизни. Что еще более «деликатное» вы хотите узнать?
Джереми немного смущенно пожал плечами, и внезапно Лекси ясно представила, каким он был в детстве: узкое мальчишеское лицо, коротко подстриженная прямая челка, перепачканные джинсы и рубашка.
– Ладно, – великодушно позволила она. – Давайте, спрашивайте.
Джереми упорно смотрел на фруктовый салат, словно не желая встречаться с ней взглядом.
– Когда вы показывали мне панораму города, то упомянули, что выросли в доме своей бабушки.
Лекси кивнула. Она давно ждала этого вопроса.
– Да, я росла у бабушки, – подтвердила она.
– Но почему?
Лекси посмотрела в окно и по привычке стала искать глазами ведущее из города шоссе. Остановив взгляд на нем, она принялась рассказывать:
– Мои родители возвращались домой из Бакстона. Это было их любимое место – там они поженились и туда всегда ездили отдыхать. У них был домик на берегу. Добираться было не очень удобно, но мама считала, что это красивейшее место на свете. Папа даже купил лодку, чтобы можно было переправляться туда, не дожидаясь парома. Этот домик был их райским уголком, куда они сбегали вдвоем от житейской суеты. Там есть красивый маяк, который виден издалека… Иногда я теперь тоже езжу туда, чтобы от всего отдохнуть.
Губы Лекси тронула легкая улыбка, и она немного помолчала.
– Они возвращались домой поздно вечером и устали. Дорога в Бакстон занимает около двух часов – даже если не нужно ждать парома. Вероятно, папа заснул за рулем, и машина упала с моста. Ее обнаружили и вытащили только утром. Вот так погибли мои родители.
Джереми некоторое время сидел молча.
– Это ужасно, – сказал он наконец. – Сколько вам тогда было лет?
– Два года. Той ночью я была у Дорис. Утром бабушка с дедушкой поехали в больницу, а потом объяснили мне, что теперь я всегда буду жить с ними. И знаете, восприятие случившегося было у меня очень странное. Я всегда знала, что произошло с родителями, но никогда не воспринимала это как нечто реальное. Я росла, не чувствуя себя в чем-то обделенной, Бабушка с дедушкой были для меня как родители, только я звала их по именам. – Она улыбнулась. – Кстати, это они просили так их называть. Думаю, хотели, чтобы я воспринимала их не как бабушку с дедушкой, а как родителей, и в то же время знала, что у меня были настоящие мама и папа. – Лекси замолчала и посмотрела на Джереми. – Теперь моя очередь задавать вопросы, – наконец сказала она. – О себе я уже предостаточно рассказала, и, боюсь, вам ужасно наскучило слушать. Я имею в виду, конечно, не историю о моих родителях, я всю мою, так сказать, биографию. Наверное, моя жизнь слишком скучна по сравнению с вашей.
– Ну что вы, ваша жизнь вовсе не кажется мне скучной. Напротив, мне было очень интересно. Это все равно что листать новую книгу, находя на каждой странице что-то неожиданное.
– Очаровательная метафора. – Я не сомневался, что вы ее оцените. – Расскажите теперь что-нибудь о себе. Почему вы, например, решили стать журналистом?
В течение следующих нескольких минут Джереми рассказывал о своей учебе в колледже, о том, как собирался посвятить себя науке и как потом судьбе было угодно изменить его планы.
– Так, вы говорите, у вас пять братьев?
– Пять старших братьев, – кивнул Джереми. – Я был самым младшим в семье.
– Странно. Не могу представить вас с братьями.
– Почему?
– Вы кажетесь человеком, который был единственным ребенком у родителей.
Он покачал головой:
– Выходит, вы не унаследовали способности к ясновидению, которая передается у ваших родных из поколения в поколение. Какая жалость!
Лекси улыбнулась и отвела взгляд. Вдалеке кружил краснохвостый сарыч. Она положила ладонь на стекло и почувствовала его холод.