Чудо. Встреча в поезде
Шрифт:
В субботу днем они с Энн должны были встретиться в Хемпстеде, на Лонг-Айленде, где происходила выставка собак. Если Бруно написал письмо, то Энн должна получить его в субботу утром, вычислил Гай. Но она явно не получила. Это стало ясно уже по тому, как она замахала рукой из машины, где сидела, дожидаясь его. Он спросил, понравилось ли ей вчера на празднике у Тедди. Ее кузен Тедди справлял день рождения.
— Чудесный вечер. Никто не хотел расходиться. Мы так засиделись, что я осталась ночевать. Я даже еще не успела переодеться, — и через узкие ворота они выехали на шоссе.
Гай стиснул зубы. Письмо могло ждать ее дома. Он вдруг почувствовал,
Пока они шли между рядами псов, Гай отчаянно старался придумать, что бы такое сказать.
— Представитель от Шоу объявился? — спросила Энн.
— Нет, — Гай уставился на какую-то нервную таксу, пытаясь слушать Энн, которая что-то рассказывала о таксе, жившей у кого-то из родственников.
Она еще не знает, думал Гай, но если она и не знает сегодня, то это всего лишь вопрос времени — пройдет каких-нибудь несколько дней, и она узнает. Да что узнает-то, в который раз спрашивал он себя и в который раз отвечал, и теша себя, и мучая, что и сам в точности не может это объяснить; узнает, что прошлым летом в поезде он встретил убийцу своей жены, что согласился на ее убийство. Вот что Бруно может рассказать ей, прибавив убедительные подробности. Ну, а в суде — если Бруно чуть-чуть извратит их разговор в поезде, разве нельзя будет счесть его сделкой между двумя убийцами? Часы, проведенные в купе Бруно, в том крохотном аду, вдруг ясно припомнились Гаю. Это ненависть заставила его сказать так много, та самая мелочная злоба, которой он поддался и в парке Чапультепек в прошлом июне, когда вдруг накинулся на Мириам. Энн тогда рассердилась не столько за слова, сколько за эту злобную ненависть. Ненавидеть к тому же грешно. Христос не велел ненавидеть, как не велел прелюбодействовать и убивать. Ненависть — вот истинный корень зла. И разве христианский суд не сочтет его хотя бы частично виновным в гибели Мириам? Разве Энн не согласится с таким приговором?
— Энн, — перебил он.
Нужно ее подготовить, подумалось ему. И он сам должен знать.
— Если кто-нибудь обвинит меня, скажет, будто я соучастник убийства Мириам, что ты?.. Ты?..
Она остановилась и взглянула на него. Казалось, земля прекратила вращение и они с Энн стояли прямо в ее неподвижном центре.
— Ты — соучастник? Что это значит, Гай?
Их толкали. Они остановились на самой середине дорожки.
— То, что я сказал. Если кто-то обвинит меня, больше ничего.
Она, казалось, тщательно подбирала слова.
— Просто если кто-нибудь обвинит меня, — продолжал Гай. Я просто хочу знать. Обвинит меня без всякой причины. Это будет неважно, правда? — «Ты все равно выйдешь за меня замуж?» — хотелось ему спросить, но вопрос прозвучал бы так жалко, нищенски, что у Гая недоставало сил задать его.
— Гай, зачем ты это говоришь?
— Я просто хочу знать, вот и все!
Она увлекла его в сторону, чтобы не мешать движению. — Гай, тебя кто-нибудь обвиняет?
— Нет! — возразил он, ощущая неловкость и досаду. — Но если бы кто-нибудь это сделал, если бы кто-нибудь пытался организовать процесс…
В глазах ее сверкнуло то самое разочарование, удивление, недоверие, какие он замечал всякий раз, когда говорил или делал что-то в раздражении или в гневе, которых Энн не одобряла, не понимала.
— Ты полагаешь, кто-то обвинит тебя? — спросила она.
— Я просто хочу знать? — он не мог больше терпеть, и все казалось так ясно!
— Глядя
— Прости, пожалуйста, — прошептал Гай, ощущая, как рвется между ними некая невидимая связь.
— Не думаю, чтобы ты искренне просил прощения, чтобы ты впредь мог удержаться от этого! — Энн смотрела прямо ему в лицо, не повышая голоса, хотя глаза ее и наполнились слезами. — Вот и тогда, в Мехико, ты в угоду низким чувствам ополчился на Мириам. Мне этого не нужно — я этого не люблю, я не такая! Ты заставляешь меня чувствовать, будто я вовсе тебя не знаю!
«Я вовсе тебя не люблю», — мысленно добавил Гай. Энн, по всей видимости, отступалась от него, не желала больше знать и любить. Он стоял в полном отчаянии, оскальзываясь на снегу, неспособный пошевелиться или вымолвить слово.
— Да, уж раз ты меня спросил, — продолжала Энн, — я полагаю, если кто-то обвинит тебя, это многое изменит. Я бы хотела спросить, почему ты думаешь, что тебя обвинят? Почему?
— Я не думаю!
Она повернулась, пошла от него прочь, в дальний, глухой конец лужайки и остановилась там, опустив голову.
Гай двинулся следом.
— Нет, Энн, ты знаешь меня. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой в целом свете. У меня нет от тебя тайн. Просто мне пришло это в голову, вот я и спросил! — Он почувствовал, что признание состоялось — и вслед за наступившим облегчением вдруг уверился безоглядно — как раньше в том, что Бруно непременно написал письмо, так теперь — что не написал и не напишет.
Проворно, равнодушно Энн вытерла слезинку в уголке глаза.
— Скажи одно, Гай. Ты прекратишь когда-нибудь воображать худшее по всякому поводу?
— Да, — отозвался он, — Боже мой, да, да!
— Пойдем в машину.
Они с Энн провели вместе целый день и пообедали у нее дома. Письма от Бруно не было. И Гай вовсе выбросил из головы такую возможность, словно опасный момент уже миновал.
В понедельник вечером, около восьми, миссис Маккос-лэнд позвала его к телефону. Звонила Энн.
— Дорогой — знаешь, я немного огорчена.
— В чем дело? — он прекрасно знал, в чем.
— Я получила письмо. Сегодня утром. В нем как раз то, что ты говорил в субботу.
— Что там, Энн?
— О Мириам — напечатано на машинке. И без подписи.
— Что в письме? Прочитай.
Энн прочла дрожащим голосом, но, как всегда, отчетливо:
«Уважаемая мисс Фолкнер. Возможно, вам будет интересно узнать, что Гай Хейнс имеет большее отношение к убийству своей жены, чем то полагают судебные власти в настоящий момент. Но тайное станет явным. Думаю, вы должны быть в курсе, если собираетесь выйти замуж за столь двусмысленного человека. Кроме того, автору письма известно, что Гаю Хейнсу недолго оставаться на свободе».
Подпись: «Друг».
Гай закрыл глаза.
— Боже мой!
— Гай, ты знаешь, кто это мог написать? Гай? Алло?
Он различал в ее голосе только страх — Энн в него верила и боялась только за него.
— Не знаю, Энн.
— Это правда, Гай? — взволнованно спросила она. — Но ты должен знать. Надо что-то делать.
— Я не знаю, — хмуро повторил Гай. Все его мысли стянулись в какой-то невероятно запутанный узел.
— Ты должен знать. Подумай, Гай. Кого бы ты мог считать врагом?