Чудо. Встреча в поезде
Шрифт:
Дверь с грохотом отворилась. Я подскочила, плохо соображая. Нет, это были не израильтяне. Это был всего лишь Нагиб, а по пятам за ним следовал Али.
— Так ты, шлюха, хотела умереть за Израиль. Мы рады сделать тебе такое одолжение, — сказал Нагиб и ударил меня наотмашь по лицу.
— Не позволяй ему, Али, — прошептала я.
Али быстро сделал шаг вперед и оказался между мной и Нагибом, будто действительно собирался защитить меня, но он всего лишь надел на меня наручники.
— Давай побыстрее, — сказал он. — У нас
Снаружи нас ждал лимузин. Они толкнули меня на заднее сиденье и сели рядом с двух сторон. Впереди, возле водителя, сидел шейх Салман. А я-то думала, что видела нашего великого духовного лидера в последний раз. Мы подъехали к пустой замусоренной автостоянке. В Рияде много таких мест. Все вышли из машины. Я подумала: интересно, кто из них будет в меня стрелять. Я надеялась, что не Али.
Я подняла глаза и только тут увидела неуклюжие очертания вертолета, стоявшего в нескольких ярдах от нас. В ярком свете натриевой лампы он выглядел странно и угрожающе.
— Что это? — прошептала я, почувствовав слабость, потому что уже знала ответ.
— Кто-то собирается прыгнуть без парашюта, — хмыкнул Нагиб. — Подумай, кто бы это мог быть?
Я ничего не ответила.
Али помог своему деду взобраться в вертолет, затем занял кресло пилота. Нагиб с помощью водителя шейха запихнул меня в кабину, затем сел возле меня. Водитель остался у автомобиля. Он усмехнулся, когда мы оторвались от земли, и помахал рукой.
Шейх перебирал свои четки, губы его беззвучно шевелились. Возможно, что он молился за мою душу. Но скорее, просто нервничал, что находится в вертолете.
Я видела, как под нами провалились желтые огни Рияда. Они мигали и танцевали, размытые моими слезами. Я вспомнила другой полет на вертолете, вместе с Али, — это было так давно, так далеко. Голубые небеса над Лонг-Айлендом, зеленые поляны, запах цветов и нагретой солнцем кожи. Вспомнил ли и он об этом? Мы были так пьяны от любви и радости — в том давнем далеке.
Говорят, что будущее отбрасывает тень. Неужели тень этого вертолета молча накрывала любовников, которые когда-то сплетались в объятье на траве? Был ли у меня холодок предчувствия в минуты тех ласк, в часы того краденого счастья?
Мактуб. Все написано. Это то, во что верят арабы, — что все происходящее предопределено, записанное Аллахом в большую книгу от начала бытия.
Так пусть же будет написано, что любовь превращается в яд, а надежда становится пеплом. Аллах велик, не так ли?
Нагиб ткнул локтем меня под ребра.
— Знаешь, почему я собираюсь выбросить тебя из вертолета? — спросил он.
— Забавы ради, — сказала я. Должно быть, здесь такие дела куда как обычны, решила я. Что-то вроде здорового семейного развлечения.
— Верно, для забавы, — захихикал Нагиб. — Отгадай, кто это придумал?
— Ты, — сказала я.
— Не-а! — заорал он, придя в полный восторг. — Это придумал
— Не верю, — сказала я. — Ты врешь.
— Скажи ей, Али! Скажи ей!
— Это я придумал, — не оборачиваясь, сказал Али.
— Чтоб ты упал и сгорел, — сказала я ему в спину.
— Ты — так точно упадешь, будь уверена, — дружелюбно сказал Нагиб. — И стервятники выклюют твои глаза.
Я отвернулась от него и посмотрела в окно. Рияд, маленький остров огней, остался далеко за нами. Мы летели над бесконечной пустыней, морем без света. Спустя какое-то время Нагиб сказал:
— Давай здесь ее выбросим. Тут все одно.
— Мне надо только выбраться из воздушного потока, — сказал Али и выключил головные огни вертолета.
Еще несколько минут полета.
— Хорошо, — сказал Али, — давай.
Шейх Салман обернулся, чтобы видеть нас. Нагиб открыл с моей стороны дверь и, подняв ноги, уперся своими хорошо начищенными туфлями мне в бок.
— Подождите! Пожалуйста, не позволяйте ему выталкивать меня, — сказала я, обращаясь к шейху. — Я сама прыгну.
— Ха, — сказал Нагиб.
— Убери ноги, Нагиб, — сказал шейх. В слабом свете приборной доски лицо его было твердым, но спокойным.
Так вот он, конец, подумала я. Израильтяне так и не появились. Все это время я втайне ждала, ждала и надеялась, что они меня не оставят, что в последний момент они ворвутся со своими узисами и вызволят меня. Но, может, они не явились, потому что это всего лишь еще один ночной кошмар. Я буду молча падать в пустоте, и зов с минаретов разорвет ночь, и я снова услышу, что Бог велик и нет Бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед пророк его, и что молитва лучше, чем сон…
И я встала и произнесла:
Алла акбар.
Ла ила илла’лла.
Мухаммадун расулу’лла.
И, произнеся эти слова, я вдруг почувствовала их отраду и силу. Я приняла смерть без страха и горечи, потому что жизнь это бремя, а смерть это милость, потому что люди спят, а умерев, они пробуждаются. Я еще раз глянула на трех арабов, сидевших неподвижно, будто их пригвоздили к креслам.
Никто меня не толкал. Я шагнула через дверной проем в пустоту. Бешеный ветер, ночь без конца.
ЧАСТЬ 3
ЧУДО
24
Люди спят. Умерев, они пробуждаются.
Я пробудилась и увидела зарю над пустыней. Восточный край неба был бледно-лиловым. Волнистые пески, розовые и серые, тянулись во всех направлениях до самого горизонта.
Пустыня бесконечна. Она наполнена тишиной. Тишина так велика, что от нее может помутиться разум всего живого.