Чудо
Шрифт:
– Кое-кому очень даже выгодно, - поморщился представительного вида мужчина в папахе.
– Кому выгодно?
– закричал затрапезный мужичонка с полным ртом стальных зубов.
– Вон - распахали все! Скотину держать негде! Огороды урезали - а чем кормиться прикажешь? Вату жевать? Кому твой хлопок нужен?
– Студентам, - вставил зажатый между ними на заднем сиденье паренек. Все рассмеялись.
– Вот-вот!
– подтвердил мужичонка.
– Пацанам из ремесленного. Их сюда осенью свозят видимо-невидимо. А толку ни на грош. Любая наша баба в три раза
– А мужчины?
– спросил Сейран. Опять рассмеялись. Визгливо, с надрывом, будто услышав смачный анекдот.
– Ты что? Не понимаешь?
– постанывая, спросил мужчина в папахе. Мужчины у нас этим не занимаются. Мужчина должен деньги делать. Деньги, понимаешь? Не сто, не двести, не триста - кусок, два, три в месяц - вот тогда он настоящий мужчина. Ты понял, "земляк"?
Сейран молча кивнул. Он не любил и побаивался людей подобного сорта: наглых, сытых, крепко стоящих на своем клочке земли, непоколебимо уверенных в своем праве на обогащение за счет окружающих.
Машина въезжала в крохотный городишко, который, казалось, тужился, пытаясь придать себе респектабельности. Многие дома были выложены каменной плиткой, окружены цветниками, огороженными изящными коваными оградками. На иных зданиях красовались алюминиевые панели и металлические оконные переплеты, нелепо выделяясь на фоне крашенных розовой известкой стен и синих и зеленых жестяных островерхих крыш. С придорожных щитов улыбались волоокие красавицы, вздымая на газельих плечах и лебединых шеях горы фруктов и приглашая посетить курорт, славящийся своими грязями с доисторических времен.
Одно время здесь поправляли здоровье именитые вельможи. И на память об их пребывании остались несколько приземистых массивных зданий с дорическими колоннами и помпезными завитушками на фасадах.
Его зачем-то обманули. Может быть, в отместку за наивность и незнание жизни. И шофер, остановивший машину у какого-то барьерчика и заявивший, что далее, в целях сохранности чистого воздуха, проезд строго воспрещен. И попутчики, убедившие Сейрана не скупиться и выложить за получасовую поездку десять рублей - . больше, чем за ночь поездом.
Он вытащил свой громоздкий чемодан из багажника и поплелся через кусты, увязая ботинками в жирной февральской грязи. Весь вымазанный, изрядно поплутав, добрался он до массивного розового корпуса с ядовито-синей крышей - санатория, в котором он должен был провести двадцать дней.
В следующие полтора часа Сейран со стаей курортников, приехавших тем же поездом, бродил между корпусами, разыскивая регистратуру, старшую сестру, сестру-хозяйку, пока сердобольная нянечка не растолковала, что рабочий день в санатории начинается в одиннадцать, в десять, в лучшем случае в половине десятого, но ни в коем случае не с восьми утра. А взмыленным отдыхающим она посоветовала не скандалить, а преспокойно пойти позавтракать.
Стоит ли лишний раз писать о санаторной кухне, вырывая кусок хлеба изо ртов бойких газетных фельетонистов? Думаю, им за долгие годы также изрядно опротивела эта тема. Да и место ли в фантастическом произведении куску холодной манной
ИМ тоже было сложно сделать это. Но ОНИ старались.
Сейран вышел на улицу, усаженную веселыми, мохнатыми елочками. Кое-где они сохранили еще подушечки сероватого рыхлого снега. Февраль в этих местах теплый. Ни ветерка. Но небо плотно забрано туманной пленкой, сквозь которую с трудом пробивается мутное пятно солнца.
Сейран вздохнул полной грудью, так, что затрещало под ложечкой, сунул руки в карманы пальто и подумал, что здесь и в самом деле хорошо дышится. И вообще. Все хорошо. И поздравил себя с прибытием.
В нумерации комнат Сейран совершенно запутался. Он долго стоял в узеньком коридоре и озирался, силясь постичь логику, которая побудила администрацию повесить на дверях по правую сторону коридора номерки, начинающиеся с 300 по нисходящей, а по левую - с 200 в обратной последовательности.
– Ну, что вы тут встали, мужчина, ни пройти, ни проехать!?
– раздался возмущенный голос за его спиной.
Растерянно обернувшись, Сейран увидел, что стал причиной невольной пробки в коридоре. Он посторонился, подхватив свой громоздкий чемодан, и неожиданно за плечом услышал слабый, сдавленный писк.
Маленькая белокурая женщина лет тридцати с небольшим, в рыжем меховом полушубке, поморщилась и сказала:
– Вы - что? С ума сошли - так пихаться!
– Простите, - сказал Сейран.
– Вам очень больно?
– Еще бы, так чемоданом заехали. У вас там что? Камни?
– Нет. Книги.
Она фыркнула и сказала с легким пренебрежением:
– "Читатель"!
И ушла.
А Сейран посмотрел ей вслед и... невольно залюбовался ее легкой, летящей, будто танцующей походкой. Проходивший мимо мужчина отпустил какую-то шутку, и она ответила легким серебристым смешком, от которого сердце Сейрана болезненно-сладостно сжалось.
– Владимир!
– сиплым басом представился сосед по комнате.
Был он тощ и морщинист. На его изможденном красном лице сильно выделялся длинный нос и большие оттопыренные уши.
– Сир... Серега, значит? Не обидишься, если я тебя Серегой звать буду?
– спросил он.
– А то до тебя тут тоже Серега жил. Уж мы с ним погужевали...
– он мечтательно вздохнул и, состроив выразительную мину, осведомился: - Ты как насчет того, а?
– - Да нет, спасибо, - Сейран отвел глаза. Ему отчего-то стало неловко.